Вячеслав Морочко - Египетские сны

Я увидел в стене большую нишу и арочные галереи по сторонам от нее. Приблизив свет, я понял, что вижу не голые стены, а целый иконостас настенных росписей на библейские темы. Посредине был изображен сидящий на троне Иисус Христос. Слева и справа от него стояли апостолы. Рисунок показывал знаменитое чудо умножения хлебов и рыб. Кроме этого цветные росписи изображали Вознесение Христа, Воскресение Господне и целый иконостас апостолов и святых. Скорее всего, здесь когда-то был храм.

Разглядывая фрески, я двигался вдоль стены и чуть не упал: носок уперся во что-то мягкое. Приблизив свет, я увидел лежавшего человека. За спиной раздались мягкие чуть шаркающие шаги. Я узнал их. Это были говорящие шаги, передававшие не только повадки, внешность, но и характер Якоба. Я был уверен, он не шпионил за мной, а, скорее всего, тревожился и проявлял заботу о безусом юнце. С одной стороны, я не очень любил, когда мне покровительствуют. Но с другой, – если это случалось, то оказывалось, как правило, кстати (пример с Александром).

Мы оба склонились над телом. А, перевернув на спину, узнали человека со шрамом, которого оперировали по поводу полостного ранения. Я удалял ему желчный пузырь. Раненый тяжело дышал. Губы его шевелились. Он тихо бредил. «Как он здесь оказался!?» – удивился я. «Это действие хлороформа, – объяснил Якоб. – Похоже на самнабулизм. Такое бывает».

Речь помощника удивляла меня. Я ждал услышать акцент, но, казалось, не слышал слов вообще. Якоб говорил так спокойно, так тихо, что я все понимал, как будто он просто внушал мне мысли свои. «Надо позвать санитаров». Он удалился. Оставшись один, я осмотрел раненого. Повязка как будто была на месте. Подняв веки, проверил роговицу глаза. Мне показалось, она стала светлее. Оглядевшись, увидел ранец, с которым несчастный не желал расставаться. Приблизившись, тронул его носком. Услышав шипение, отступил и увидел змею. Ее голова поднялась из-за ранца на высоту полутора футов и, раскачиваясь, шипела и угрожающе раздувала свой «воротник». Якоб уже возвращался, ведя санитаров, набранных из пленных солдат Ораби. «Осторожно! – предупредил я. – Здесь – кобра».

– Сагиб, у нас ее называют змеей Клеопатры.

– Мне все равно! Я подумал, а не она ли его укусила.

– Нет, это хлороформ. Послушайте, как он быстро и четко бормочет.

– Что толку? Я все равно не могу разобрать!

– Зато я могу.

– Что он там говорит?

– Это не важно.

– Что же важно?

– Признак укуса – затрудненная речь. У него этого нет.

Раненого унесли. Змея уползла в какую-то щель, а мы с Якобом сели на пол, прислонившись к стене. Слава богу, пол здесь был покрыт только пылью веков, да еще циновками, которые предусмотрительно захватил мой помощник. «Сагиб, – смущенно сказал Якоб, – извините, вы не откажете в любезности принять от меня угощение. Вот, попробуйте домашней лепешки».

Я взял и поблагодарил, а, попробовав, поблагодарил снова: такой вкусной показалась «домашняя лепешка». Я забыл, когда последний раз ел. Некоторое время мы насыщались молча, затем он спросил: «Сагиб, вы случайно забрели в этот зал или вас что-то сюда привело?»

– Скорее всего, не случайно. Приятель на корабле рассказывал про катакомбы. Он говори о подземных храмах.

– Здесь, в самом деле, когда-то был баптистерий (крестильня). В Александрии тогда насчитывалось почти миллион жителей, но нам не было места под солнцем, и мы были вынуждены служить Иисусу Христу под землей.

– Ну да, зато потом, когда вырвались на солнцепек, вы уничтожили все, что осталось от Великой библиотеки!

– Почему мы?! Мы с вами! Я такой же христианин, как вы. Зло уходит корнями и в прошлое и в будущее одновременно.

– Вы правы. Ну что ж, нам пора возвращаться.

Мы встали и двинулись к выходу. Уже на пути к операционной я вспомнил о ранце, и мы вернулись за ним вместе. В этом было что-то мистическое: пройдет не так много времени, и мы узнаем, что в ранце египтянина крылось наше спасение.

В Лондоне, собираясь в Египет, я пытался представить себе и сфинксов, и пирамиды, и храмы. Я предвкушал чудеса. Но не ждал, что события обернутся так, что на все это я буду смотреть глазами усталой мухи, как на случайную, бесполезную данность.

Спасая раненых от гангрены, чахотки и тифа, я потерял ощущение времени. В том месте, куда мы попали, я был единственный врач. Мне помогали фельдшер Якоб – копт (местный христьянин) и несколько, скорее всего, немолодых уже мусульманских женщин, лиц которых я никогда не видел: открыты были только щели для глаз.

Капитан сдержал слово – избавился от меня. Нас увезли в глубь страны подальше от городов и, где-то на краю пустыни, в маленькой опустошенной специально для нашего «приюта страданий» глинобитной деревне, сняли с подвод.

Нет, мы не удалялись от фронта. Мы сами превратились в опасный фронт. У нас не было легкораненых. Присылали только тяжелых и инфицированных. К нам поступали умирать. Нас избегали и сторонились. Нас обходили даже банды кочевников.

Главным подразделением в группе была похоронная команда во главе с муллой. А если быть честным: мы все были членами этой «похоронной команды». Не было почти никаких лекарств, тем паче средств обезболивания. Мои пациенты испытывали ужасные муки, однако переносили их стойко. Единственным, что придавало надежду и успокоение, было имя Аллаха. Губы умирающих шевелились, пока могли шевелиться, призывая его.

Всевышний находился всегда рядом с ними. И интенсивность его прославления нарастала с приближением смерти. Радость безнадежно больных – предвкушение передышки. А для тех, у кого эти радости были исчерпаны, оставалось предвкушение полного окончания мук.

Я не умел еще отстраняться и проходил этот путь вместе с каждым несчастным.

Я знал своего самого лютого недруга. Борьба с ним, мысли о нем приводили меня в неистовство. Как любой англосакс, с детских лет я приучен был к чистоплотности и гигиене. Но теперь в моем положении, в положении моих подопечных любая, даже самая незначительная нечистота, несла с собой катастрофу.

Миллиарды невидимых смертоносных созданий зрели и размножались в грязных повязках, в смрадных продуктах гниения, в нечистых руках, в несвежем питье, в нестерильной ножовке для ампутаций.

Горячее нильское солнце усиливало процессы гниения. Но прямые лучи его действовали так же стерилизующе как огонь, крутой кипяток или же стопроцентный спирт.

Флора Египта отличалась от флоры моей далекой родины, но помощники показали мне в каких зарослях Нильской долины надо искать растения, уже тысячи лет известные своими целебными свойствами. И у нас появилась аптека.

Якоб, невысокий сутулый человек, лет сорока, был добрым смиренным христианином, начисто лишенным амбиций.