Вячеслав Морочко - Египетские сны

Однажды я прибыл на сборище перед Английским консульством. Толпа бушевала, исходила истерикой. Я тоже подпрыгивал, размахивал палкой, кричал. И вдруг я постиг, что им нужно. Не то, что выкрикивали уста: они кричали «Слава Аллаху!» Не то к чему призывали муллы: «Убивайте неверных!» Мне, показалось, я знаю, чего им, действительно, нужно: «Англичане, ваша религия на шестьсот с лишним лет старше нашей. Не трогайте нас! Не лишайте нас детства! Дайте пройти свой отрезок его, ибо детство – это рай на Земле! Не мешайте насладиться нашими играми! Мы еще до конца не испили молодого неистовства и крови неверных. Мы еще не намучились сами и не намучили вдосталь врагов. Не надевайте на нас раньше времени ярма зрелости. Дайте нам отбеситься! А лучше сами остановитесь! Не то мы убьем себя вместе с вами! Нам это ничего не стоит! Ибо сама жизнь ничего не стоит для нас! Таково наше слово!»

– Но остановиться нельзя. – мысленно говорил я себе. – остановившийся будет растоптан. Выход один: пока есть возможность, держаться друг от друга подальше.

Но для нас это тоже не выход. Во всяком случае, мы его себе не позволим. Остается одно – осторожно оттягивать время. Вся история – череда попыток оттягивать время. А политика – только искусство его тянуть. Потому что в мире многое происходит подспудно и как бы само собой. Многое невозможно учесть. Основное мы просто чувствуем. Чувствуем, например, что не надо спешить, лучше выждать, внимательно проследить, куда повернут события. Когда же начнется движение, и наметятся перемены, постараться не упустить шанс. Вот к чему я пришел. И в этот момент появился новый оратор.

Он не взошел на помост. Его вознесли на руках. А за ним летел шепот, как вздох: «Махди! Махди! Махи!» – Мессия! Мессия! Мессия!

Я решительно пробирался вперед: хотелось увидеть лицо новоявленного Мухаммеда. Когда его опустили, я уже был среди тех, кто сидел, скрестив ноги на краю помоста перед очами оратора. Их лица были солидные седобородые. И сами они показались мне гладкими, словно их тоже сюда принесли на руках.

Оратор почему-то не начинал говорить, и тогда я перестал вертеть головой и, уставившись на того, кто стоял в центре, похолодел: прямо на меня смотрел сам шейх Абдаллах. И я вспомнил, он был как раз родом оттуда, «где Большой Нил встречается с Голубым Нилом» (а это центр Судана). Я вспомнил его почти ревнивое раздражение при имени Мухаммеда.

Все его загадки и странности легли, как лыко в строку: наконец-таки он получил роль, которой добивался всю жизнь. Его полного имени – Абдаллах ибн аль-Саид Мухаммед – раньше я просто не слышал. Зато сабельный шрам, по-прежнему алел у него на щеке.

Абдаллах ткнул в меня пальцем, словно воткнул кинжал и, обдавая слюной, закричал: «Неверный! Шпион! Взять его и привести ко мне!» В то же мгновение я получил удар по затылку, увидел вспышку, как от разрыва снаряда и лишился сознания.

Пришел в себя в полной темноте, а, очнувшись, чувствуя головную боль и намокшую от крови одежду, стал собираться с мыслями.

– Черепа они мне не проломили, – заключил я. – Но содрана кожа на голове и есть небольшое сотрясение мозга. Зато все остальное – хуже не придумаешь.

Ни я, ни шейх Абдаллах (он же Абдаллах ибн аль-Саид Мухаммед) никак не ожидали встретить друг друга. И теперь я лежал, как бревно, связанный по рукам и ногам, сознавая, что ничего хорошего меня здесь не ждет.

Думать, что это конец, не хотелось. И я говорил себе: «Нет! Не может быть, чтобы не было выхода! Выход есть. Он обязательно найдется».

Я дернулся, попробовал шевельнуться и понял: меня так связали, что если бы сейчас кто-то разрезал веревки, я бы все равно не смог двигаться: онемели конечности. Тело болело. Я застонал. И в этот момент снаружи донесся призыв муэдзина к молитве.

Прислушался. В голову мне пришла мысль. Но какая-то несвоевременная. Она явно опережала время и была бы уместна, если бы выход был уже найден. Я постарался себя успокоить: «Чего там, – и за это спасибо.»

Сначала, кажется, все азаны звучат одинаково, но если хорошенько прислушаться, сосредоточив внимание, то можно научиться их различать.

Звучание зависит не только от индивидуальности и состояния муэдзина, но от многих вещей, например, от погоды или времени года, от того, что сейчас на дворе – мир или тревожное ожидание кровопролития.

Азан это не только призыв молиться, это еще и глас, обращенный к Господу: «О Аллах! Мы помним о тебе! Мы славим тебя! Мы тебе поклоняемся! Пожалуйста, не забывай и ты о своих рабах!» – именно этот подтекст явственно слышался мне в призыве.

Забрезжило какое-то решение. Провидение как будто говорило мне: «Положись на свой слух и свою память. Все зависит от них».

В больной голове моей, как удар колокола прозвучало слово «Нубиец». «Я нубиец!», «Я нубиец!», «Я нубиец!» – внушал я себе. В самом деле, я знал нубийский язык.

В отличие от арабов нубийцы коренные жители Африки, в том числе Судана, и многие суданские арабы использовали нубийский язык для тайных переговоров друг с другом в присутствии египтян (то есть жителей нижнего Нила).

Я снова впал в забытье, а когда очнулся, увидел перед собою фонарь. Ко мне приближались какие-то люди. Среди них я узнал Абдаллаха.

В помещении, лишенном окон, кроме фонаря появился новый источник света – факел в руке стоящего позади остальных араба.

Очень скоро я догадался, для чего этот факел был нужен. Но молча продолжал внушать себе: «Я нубиец!», «Я нубиец!», «Я нубиец!».

Подняв фонарь и пристально глядя мне в глаза, Абдаллах сказал по-английски: «Неверный, ты – в моей власти! Ответь, кто послал тебя за нами следить?»

Я молчал. Ругаясь, он повторил тоже самое на литературном арабском – он обращался ко мне на языках, которые, по его разумению, я должен был знать.

«Развяжи-ка ему язык», – приказал Абдаллах тому, кто держал факел.

Жар еще только приблизился к моим ступням, когда я закричал по-нубийски: «Не надо! Ой! Не надо! Во имя Аллаха, уберите огонь!»

– Ты кто? – удивленно спросил Абдаллах по-нубийски.

Я назвал имя одного раненого нубийца, которого когда-то лечил и даже назвал деревню, родом из которой тот был.

– Почему ты не черный? – спросил меня новый Махди.

– Я араб, – гордо произнес я на египетском сленге. – Мой отец – араб.

– А твоя мать – англичанка! – первый раз спросил Абдаллах по-египетски.

– Нубийка… – сказал я, делая вид, что стыжусь своей матери: среди жителей Нила нубийцы считались «нечистыми».

– Зачем приперся в Египет?

– Как многие, Ваша милость, следом за вами. Хочется лучшей жизни.

– Вот как!? – призадумался Абдаллах и тихо сказал: Нет, ты не араб… Похоже, ты – Сатана!

– А я, было, принял его за Сагиба, – громко сказал он для окружающих. Какое-то время Абдаллах молчал, потом подозвал помощника, что-то шепнул ему на ухо и удалился.