Александр Розов - Чужая в чужом море

Решили сделать больше. На другой день, они взяли живыми троих «отходов». Взяли бы четверых, но Уфти слишком жестко «остановил» парня, и тот умер на месте. Остальные трое умерли не так быстро — их убила 4–я фаза абстинентного синдрома. Она наступает к 70–му часу без морфина, и за следующие 90 часов, приводит к комплексной дисфункции организма, несовместимой с жизнью. В этой ситуации, бросать трупы гиенам было как–то неудобно — и группа их похоронила. Уфти пошутил: хорошее обоснование тренинга по рытью окопов – типа, не просто так, а для дела. Нонг из–за этой шутки расстроился, повесил на ветку слонового дерева две колоды (одна — «террорист» а другая — «заложник»), раскачивал их, и метал десантный нож, спасая заложника. И так весь день. Местная ребятня была в восторге – такого шоу им еще видеть не доводилось.

Вообще, смена состава меганезийского контингента в Макасо положила начало серии курьезов сомнительного свойства. Нонга Вэнфана и его группу послали сюда с легендой «группа военных агротехников», на смену идущему в отпуск Хена Татокиа. С одной стороны — логичная легенда для группы, цель которой — устроить посадки триффидов в длинном мокро–солончаковом овраге Мтомбаджа (попросту — плохая речка). С другой стороны, легенда не учитывала, что в маленькой армии Меганезии все «специалисты» знают друг друга, если не лично, то через общих приятелей. Прежде, чем Вэнфан успел сказать хоть слово, Татокиа, обрадованный встречей, воскликнул: «Y polla! Кого я вижу: Папа–Док, Дракула, Людоед и Мясник! А где агротехники?». Жители Макасо, ясное дело, при этом присутствовали. Правда, большинство из них не знали, кто такие Папа–Док и Дракула, но негодяйка Мзини (лучшая подружка Ллаки, принявшая от нее пост медиа–источника местного значения), им доложила: «Папа–Док был сильный колдун, он из своих врагов делал зомби, а Дракула пил из американцев кровь в Голливуде». Публика высоко оценила магическую силу прозвищ (которые, кстати, были даны четверке по совершенно невинным поводам). Нонг получил свое прозвище за привычку к цитированию наиболее одиозных диктаторов. Керк стал Дракулой только из–за своей светлой кожи. Уфти был прозван Людоедом за одну из любимых присказок: «Как говорил мой папа – людоед, плохих людей не бывает». Что касается Рона – то у него просто была фамилия Butcher.

В общем, авторитет лидеров достался вновь прибывшим практически с первого шага, а вот на счет признания их агротехнической квалификации дело обстояло сложнее. Все жители Макасо считали, что военные инструкторы из Меганезии умеют обрабатывать землю лишь в одном смысле – закапывая туда продукты своей основной деятельности. Полное отсутствие аграрной квалификации прибывших находило подтверждение и в их идее засеять чем–то там овраг Мтомбаджа (ясно же, что в таком паскудном месте ничего толкового вырасти не может). Сами фермеры, получив еще при комендантстве Хена Тотакиа, кусочки клубней триффидов, и поняв из объяснений, что эти штуки растут на залитых полях, посадили их ровно так же, как рис – и ведь не ошиблись, что характерно. Несколько дней — и ростки пробились из земли, а затем стремительно вытянулись выше человеческого роста. Видя такой поразительный успех, макасонцы прониклись полной уверенностью, что сажать триффиды надо именно так, а не иначе – и точка.

Поняв, что местных фермеров не переубедить, Нонг принял решение: «группе: заняться аграрными работами самостоятельно». Жители наблюдали эти физические упражнения с известной дистанции, и строили всяческие гипотезы. Поскольку в адекватности новых военспецов сомнений не было, местные связали воедино обе странности: живых bandidos, которых уморили абстинентным синдромом и закопали в землю (вместо того, чтобы просто убить и бросить гиенам), и парадоксальные земляные работы на Мтомобаджа. Для любого центрально–африканца вывод был ясен: военспецы делают сильную боевую магию. Не иначе, как собрались разорить Везиленд или Самбаи, а может – и то, и другое.

Сегодня лейтенант Вэнфан остался в деревне, а Керк, Уфти и Рон пошли и зарыли в вонючий, мокрый, засоленный грунт сотню пакетов с разными видами посадочного материала. На обратном пути, они случайно наткнулись на следы «военного отхода». Дальше – дело техники, и вот уже «отход» навьючен на Рона…

— Ты похож на ковбоя с Дикого Запада с подстреленной пумой, — сообщил Керк.

— Ковбои охотились на бизонов и мамонтов, — заметил тот, — На хрен им пума? Она же несъедобная. Та же кошка. А кошек едят только китайские китайцы.

— На счет мамонтов ты загнул, однако. Мамонты вымерли еще до ковбоев.

— Это с чего бы вдруг?

— С того. У Фенимора Купера нигде нет про мамонтов. А про пуму написано.

— Где это у него написано, что ковбои жрали пуму? – поинтересовался Рон.

— Как жрали — не написано, — согласился Керк, — но зачем–то же ее несли в лагерь, когда застрелили. Что, просто по приколу?

— Похвастаться, — предположил Рон, — А не принесешь – не поверят.

— Ты хочешь сказать, — уточнил Керк, — что ее принесли в лагерь, а потом не стали жрать? Просто выбросили? Ты сам–то веришь, что неолитический охотник выбросил сто фунтов мяса? Ты в учебнике по экоистории глянь, как там обстояли дела с хавчиком.

— Так пума же несъедобная.

— Почему несъедобная? Это — та же кошка, а китайские китайцы едят кошек. Твои слова?

— По ходу, вроде так, — начал Рон, готовя следующее возражение, и в этот момент «пума», неожиданно придя в себя, сильно укусила его за плечо, воспользовавшись его коротким замешательством, соскользунула на землю и попыталась дать деру.

Понятно, что ничего у нее не вышло. Керк, будучи настороже, небрежно подсек ее носком левой ноги под колено (отчего она кувырнулась носом в землю) и, пока она еще летела, рефлекторно добавил ей вторым движением ноги — по печени.

— Эй, — возмутился Рон, — Зачем ты буцкаешь мою пуму? А еще фельдшер!

— Где пума? Какая пума? Лев, что ли? – выпалил Уфти, материализуясь рядом, как будто из воздуха, — Я ни хрена не видел никакого льва.

— Да нет, это мы про доисторических ковбоев говорили, — пояснил Керк, — а эта пума… В смысле, эта дура, цапнула Рона зубами, и…

— Ты ей ливер не отбил своим копытом? – с некоторым беспокойством перебил его Рон, присев на корточки рядом с «отходом войны», — что–то она совсем бубликом свернулась.

— Я же не сильно, только для контроля…

— Угу, — буркнул Уфти, — Я твой пинок вон оттуда слышал. Тебе — не сильно, а в ней 80 фунтов, а не 200, как в некоторых скандинавских дубах, не буду тыкать пальцем… Эй, Пума, ты как, живая вообще?

— Говори на pidgin, — сказал Рон, — она на lifra не понимает.

— Все она понимает, — отрезал «настоящий папуас», — я по глазам вижу.