Виталий Каплан - Струна (=Полоса невезения)

Я сжал зубы до хруста, до тупой боли. Даром что мне тут все дырки заделали… Она права! Блин, она права на тысячу процентов! Как же я раньше-то не замечал? А теперь все мелкие детальки, случайные взгляды, обмолвочки — всё сложилось в яркую и жестокую картину.

Нет, я никого не винил — напротив. Благородные люди, чего уж там. Вытащили со дна, обогрели, полечили… дали подержаться за большое дело… этакий я сын полка. Вроде постреленка Севки. Но у того-то всё впереди, а я? Позади — лунное поле, а впереди? Есть ли вообще что-нибудь в этом мутном тумане.

Но в Столицу… Я зажмурился, качнул головой. Как-то сразу увидел три вещи… три красные точки… три вершины одного треугольника.

Во-первых, возвращаться туда — смертельно опасно. Хоть город и большой, а народу я знал немало. Рано или поздно с кем-нибудь доведется встретиться. Как ни скрывайся, от судьбы не убежишь. Может, с коллегами из 543-го гадюшника. Или с тамошними сорванцами… Может, с Ларисой… Или с мамой… лицом к лицу на улице… Страшно… До холодного пота страшно.

Во-вторых, здесь и впрямь оставаться нельзя. Лена открыла мне глаза, но рано или поздно я бы и сам дозрел до этой мысли. Здесь — тупик… В тупике можно отсидеться, залечить раны… Но в тупике нельзя жить.

И наконец, я понимал — ясно и четко, как на старинной фотографии. Понимал, что уже не смогу без этой худенькой женщины… язвительной стервы… испуганной девочки… Ну просто не смогу, и всё. Она скоро уедет обратно, а я? Останусь тут с душой, разодранной пополам?

Точки эти не стояли на месте — они кружились перед мысленным взором, плясали, мигали. А потом разом наложились друг на друга, слились в одну ослепительную рыжую искорку. И та вспыхнула, взвилась костром.

— Ну и когда мы едем? — только и спросил я.

— Переключи. Попсой уже задолбали!

Молчаливый водитель протянул руку и щелкнул тумблером магнитолы. Разудалый девичий голос, вещающий о пламенной и безответной любви, оборвался на полуслове. Пару секунд было тихо — словно некто, живущий внутри динамиков, пытался уловить очередной хозяйский заказ. Потом на кабину обрушился грохот, тот самый пресловутый хард-рок, который, по мнению всезнающих оболтусов из гадюшника № 543, уже выходил из моды.

Маус явно так не считал.

Развалившись на переднем сиденье, он с видом удалого лесного стрелка и непринужденностью покорителя Запада возложил свои ноги на бордачок и довольный озирался по сторонам. Его синий берет съехал почти до носа, ветер, заползая в окно, трепал мятую, выцветшую ветровку. А я, глядя на Мауса, думал, что при ином раскладе сидел бы сей экземпляр раннего взросления за институтской партой, а какой-нибудь уставший от жизни доцент ходил бы вдоль доски и тщетно талдычил ему о частных производных.

Не судьба.

И почему все пошло не так? Может, не стоило президенту отпускать на волю цены и мятежные окраинные республики? Или копнуть еще раньше, когда неожиданно для страны молодой и проворный секретарь ЦК обошел «лубянского кардинала» и вместо него занял освободившийся от шамкающего Бровеносца трон? И уж несомненно виноват Дальнегорск с его бесконечной бойней, с его Заводской площадью, чья мостовая, похоже, на тысячи лет залита кровью. А есть еще и такое мнение — все беды из-за меня, и стало быть, незачем пенять на кривое зеркало родной истории.

Как бы там ни было, сейчас я сижу на заднем сиденье «Тойоты», гляжу в окно, а Маус развалился спереди и слушает свой метал.

— вклинилось из окна «жигуленка», старого, еле влекущего пассажиров.

Страна уже десять страдает без гимна. Собственно, чем хвалиться-то? Не Дальнегорском же вкупе с кремлевской мафией? Зато расторопный, упитанный мэр для начала продвинул закон, разрешивший Столице свой гимн, и тут же этот самый гимн выдумал.

Быстрый мэр, оборотистый. Вовремя понял, что платные стоянки прибыльней спортивных коробок — а вот детские площадки не тронул. Даже пробовать не стал. Очень умный мужик. Чует ветер.

— Не, надо колеса менять, — вещал меж тем Маус. — Слышь, Сайфер? Чего скажешь?

— Денег нет, — водитель не отличался болтливостью.

Высокий, похожий бородкой на Мефистофеля, он походил на героя «Матрицы» куда больше чем его собрат по прозвищу. Порой, взглянув в острые, крысиные глазки, я ловил себя на том, что невольно озираюсь, подыскивая пути отступления. До сих пор не могу понять, что он тут делает? Впрочем, «Струна» не ошибается. Если уж выбрала человека, значит, они друг другу нужны. Только вот держит здешний народ не одна лишь любовь к подрастающему поколению.

Кто знает, может быть не один я тут бывший глиняный?

— А ты, что их у «тети Лены» клянчешь? — Маус пальцем приподнял свой берет и уставился на напарника. — Да? Так она в нашей тачке не ездит! Ей техника на ходу и ладно. А мне вот по колдобинам прыгать не в мазу! Ты не умеешь, Сайф, ну не умеешь ты…

Водитель молча крутил баранку.

— Вот смотри как надо, — Маус повернулся ко мне, совершенно ничего не стесняясь. — Шеф. В смысле, Константин Антонович, как вы смотрите на проблему… мнэээээ… подвижного состава в свете… ээээ… возложенных на нас обязаностей?

Я усмехнулся.

Все-таки это Столица. Мухинск… в нем тоже говорят по-русски, пьют ту же водку и смотрят те же программы. Но Столица живет в своем ритме, и ты ему либо соответствуешь, либо пытаешь угнаться, подобно отставшему пассажиру. Если первое — ты Маус, сидишь на переднем сиденье в ковбойской позе и знаешь, куда мы едем средь всех этих заворотов и третьего транспортного кольца. Если второе — ты пытаешься вникнуть в речь собеседника и, как Сократ, понимаешь, что ничегошеньки не понимаешь.

Честно скажу, прожил в этом городе всю свою жизнь, но здешние места помню только по елке в «Театре кошек». Тогда мне, помнится, было лет пять.

Вот Маус — нечто иное. Здесь он на месте.

Вообще-то должность его — Технический Хранитель. Говоря проще — хакер. Но Лена считает, что парня пора приучать «к настоящей» работе. Хотя бы потому, что, тыкая кнопки в прокуренной ночной комнате, он и близко не видит что делает «Струна». А главное, для кого.

— Ну как, Константин Антонович? Матбаза будет наращиваться в соответствии с пятилетним планом или по мере необходимости?

Вот ведь! Последняя пятилетка завершилась, когда он еще в детсад ходил. И откуда нахватался?

— Хорошо, — усмехнулся я. — Поговорю с Еленой Ивановной. Не плачь, будут тебе игрушки.

— Уря! — Маус вновь отвернулся к окну, на мгновение замолчал, а потом вдруг подпрыгнул на месте:

— Сворачивай, блин, давай! Ща мы на кольце встрянем по уши, там к Ленинскому с утра вечно пробка.