Alexandr Lukianov - Чёрная Пешка

Наблюдая за отрядом №82, который за счет новичков быстро разросся до положенной полусотни, Всеслав поражался, с какой быстротой карантин изменял психику заключенных. Прошло десять дней. По левую сторону дорожки, близ столярной мастерской стражник заставлял «зеленого» до изнеможения прыгать на одной ноге. Восемьдесят второй отряд строем возвращался с работ. Футов за сто отряд, словно по команде, перешел на строевой шаг и сделал «равнение направо». «А ну-ка – стоп, машина! – приказал солдат, -Лево на борт. Глядите, как воспитывают тупую скотину. устраняют неповоротливость и несообразительность. Запомнили, вы, «фиалки»? Кому его жалко? Разрешаю встать рядом и присоединиться к зарядке». Железная логика, отметил Всеслав, всё правильно - заключенные отнюдь не демонстрировали солдату-береговику, что они «не заметили» истязания. Они действительно не замечали того, что им не приказали заметить. Зато дисциплинированно остановились и смотрели, получив приказ смотреть.

Не замечать и не быть замеченным. Еще одно правило... Каждый раз заключенные, оставшиеся по каким-либо причинам в одиночестве, подсознательно стремились побыстрее присоединиться к своей группе. Быстрота была необходима, ибо одинокий «сиреневый» привлекал внимание, и его могли определить в «зеленые». Шансы избегнуть этого резко возрастали, если быстро затеряться в строю. Стать незаметным – верное средство быстрее и успешнее проскочить через лагерь. Но это средство также десоциализировало личность, превращало её в ребенка, который прячет свое лицо от испуга. Анонимность укрепляла относительную безопасность, но вела к исчезновению той личности, которая вошла в ворота «Возрождения». Но те, кто, несмотря на уплаченную огромную цену, жертвовал личностью ради самосохранения, получал возможность превратиться в гражданина Островной Империи.

Еще одним наблюдением стала неожиданная классификация «зелёных». Среди них быстрее всего адаптировались к существованию в карантине бывшие бюрократы, чиновники всех типов и мастей. Основное достоинство чиновника – умение приспосабливаться и слушаться мгновенно вылепливало из них будущего раба. Такие заключенные всеми фибрами стремились в старшие, начальники рабочих команд. Потрясающе, удивлялся Всеслав, насколько быстро человек, вырвавшийся в старшие, забывал свои прежние страдания. Старший отряда послал на порку «зелёного», который нашел на берегу корягу, облепленную устрицами, и съел их. Это тот самый старший, который еще три дня назад, будучи простым узником, полжизни бы отдал за дюжину таких ракушек. А теперь он искренне не представляет, как возможно такое вопиющее нарушение! Именно радениями старших и начальников из числа заключенных в лагере царил порядок, установленный столь немногочисленной стражей. Сразу же за чиновниками Всеслав поставил в ряд конформистов верующих. Отправление и «сиреневыми» и «зелёными» религиозных обрядов в немногое свободное время стражниками не преследовалось, хотя и не одобрялось. В итоге довольно быстро верующие отказывались от ритуально-обрядовой стороны своих верований, однако характерная для них покорность судьбе и смирение разрастались в геометрической прогрессии. А еще появлялась страстная, неистовая, почти религиозная вера в то, что после выхода из лагеря будет лучше. Хоть в какой-то степени. Хоть в чём-то. «Вчера» исчезало, вытесняясь мимолетным «сегодня» и кажущимся таким желанным и долгим «завтра». Надежды на улучшение становились маниакальными, перерастали в грезы.

Постепенно Всеслав перестал видеть в названии лагеря изощренную насмешку над узниками. Это была Система. Бездушная, но внутренне непротиворечивая. Кровавая, но целостная. Подавляющая, но рациональная. Система полной замены личности всякого проходящего сквозь нее.

Чистилище.

Но были единицы, подобные песчинкам, попадающим на шестерни великолепно отлаженного механизма. Судьба песчинок, само собою, оказывалась незавидной, они исчезали без следа. И машина даже на долю секунды не останавливала и не замедляла работы. Тем не менее душераздирающий скрип свидетельствовал о существовании такой песчинки.

Всеслав запомнил своего соседа по колонне, когда они входили в лагерь. Это был средних лет улумберец, бывший декан закрытого властями за ненадобностью университета, профессор, кажется, математики. Позавчера отряд № 82 получил наряд на работы в камнерезный цех. Там уже трудились «зеленые». Произошло чрезвычайное происшествие, вопиющее нарушение устава лагеря. Стражник обнаружил, что «зеленый» номер такой-то ухитрился зайти за угол и с закрытыми глазами привалился к дощатой стене. Таких в лагере называли «тенями». Они теряли всякое желание жить, охрана легко это замечала и, поскольку раба из такого заключенного было невозможно сделать, «тени» подлежали ликвидации в назидание остальным.

-Лодырь! – с безмерным удивлением заключил боец береговой охраны, - Значит, ты хочешь, чтобы за тебя работали другие? Но это же несправедливо! Нарушение главного закона империи! Или ты саботажник? Вредитель? Желаешь сорвать план распилки камня? Совсем плохо! Эй ты, зародыш, живо сюда!

Он указал стволом автомата на Всеслава. Когда тот, подбежав, вытянулся «смирно» и открыл рот, чтобы представиться, как того требовали правила, береговик небрежно махнул рукой:

-Хотя… Нет, отставить! Продолжать работу. Лучше ты подойди.

И охранник вызвал бывшего профессора.

-Видишь эту «зеленую» тварь? Сейчас я остановлю конвейер, по которому камень движется к пилам, а ты привяжешь тварь к ленте. Веревки возьми в подсобном помещении. Скажешь, что я велел.

Улумберец вздрогнул и отрицательно покачал головой, чем вогнал бойца в глубокое изумление! Возможно, стражник, будь он один на один с математиком, не стал бы возиться с ним и просто пристрелил. Но совершенно неожиданно для Всеслава, исподтишка следившего за всем происходящим, береговик выказал тонкое понимание проблемы. Ведь заключенные видели этот уникальный для лагеря случай неповиновения. Боец вздохнул, приказал и «зеленым», и «сиреневым» прекратить работу и построиться в две шеренги друг против друга. Потом поставил профессора на колени, точным ударом приклада рассек ему кожу на лбу. Без малейшего гнева повторил приказ. Улумберец молча покачал залитой кровью головой.

-Что ж, будь по-твоему. – пожал плечами боец, - Попробуем наоборот. А ну-ка, ты, тварь, привяжи слизня к конвейеру.

Бледная до синевы «тень» умчалась за веревками, тут же вернулась и накрепко прикрутила математика к железным звеньям конвейера.

–Поехали! –скомандовал стражник. Лязгнули колеса, конвейер повлек казнимого к восьми сверкающим параллельным полосам ленточных пил. Профессор зажмурился так, что исказилось лицо. Когда грубые ботинки улумберца находились футах в десяти от пил, береговик снова велел остановить устройство.