Николай Чадович - Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви

Заглушив мотор, он замедлял ход, как бы подкрадываясь к Косте. Не вызывало никакого сомнения, кто из них двоих охотник, а кто – добыча. Глубокие кюветы бегству не благоприятствовали, да кроме того, Костя хорошо помнил слова Аурики, советовавшей воздерживаться от опрометчивых поступков.

Тихо шелестя шинами, автомобиль – очень пыльный открытый «козлик» – поравнялся с велосипедистом и принялся отжимать его на обочину. Водитель смотрел прямо перед собой, словно все происходящее его нисколько не интересовало, зато оба его спутника, одетые в обычную для этих мест полувоенную форму, целились в Костю из автоматов.

Впервые черные зрачки смерти смотрели на него так пристально.

Резво соскочив с велосипеда, Костя поднял руки. Затормозил и автомобиль. Автоматные стволы по инерции качнулись вперед, но затем вновь сосредоточили свое внимание на фигуре одинокого велосипедиста.

Водитель, видимо, главный из этой троицы, вытащил откуда-то потрепанную картонную папку и стал неторопливо перебирать хранившиеся там бумаги, пока одна из них не заинтересовала его.

– Иван Скобейда, – прочел водитель едва ли не по складам. – На вид тридцать лет. Высокого роста. Среднего телосложения. Лицо вытянутое, славянского типа. Носит длинные волосы. Мочка левого уха отсутствует. В нижней челюсти четыре зуба из желтого металла.

– Открой рот, – приказал один из автоматчиков, а когда Костя без промедления повиновался, разочарованно произнес: – Не тот…

– Гогошвили Авандил, – продолжал водитель, выудив из папки новую бумагу. – На вид пятьдесят лет. Рост ниже среднего. Атлетического телосложения. Бывший штангист. Глаза карие, на левом бельмо после ожога пороховыми газами. Волосы черные, вьющиеся. На предплечьях обеих рук татуировки в виде черепа, креста, кинжала и змеи.

– Не тот… – вздохнул другой автоматчик и прикладом почесал свой живот.

– Порумбеску Роман, – не сдавался водитель. – На вид сорок пять лет. Рост и телосложение средние. Шатен, волосы короткие. Имеет лобные залысины. Глаза серые. Говорит с акцентом, слегка заикается. Особые приметы отсутствуют. При задержании может оказать ожесточенное сопротивление.

– Похож! – в один голос воскликнули автоматчики и дружно передернули затворы.

От этого пренеприятнейшего звука у Кости, говоря словами пророка Даниила, «ослабли связи чресел и заколотились колени одно об другое».

– Моя фамилия Жмуркин! – фальцетом воскликнул он. – Я могу предъявить документы! Я участник Международного конгресса прогрессивных писателей! Я являюсь почетным гостем вашего правительства! Я не заикаюсь!

– В штаны не наложи, писатель, – хладнокровно прервал его водитель, и опять зашелестел своими бумагами. – Жмуркин, говоришь… Есть такой. Константин Михайлович?

– Так точно!

– Документы, говоришь, при себе?

– Да!

– Бросай сюда, только аккуратненько, без резких движений.

Паспорт красной птицей упорхнул в автомашину и после тщательного изучения был помещен в грозную папочку, которую без преувеличения можно было назвать Книгой судеб.

– Садись в машину, – распорядился водитель, и один из автоматчиков сразу подвинулся, освобождая заднее кресло.

Все это было весьма странно. На каком, интересно, основании прогрессивный писатель Жмуркин оказался в одной компании с явными рецидивистами Скобейдой, Гогошвили и Порумбеску? И куда его собираются сейчас доставить?

– Вы не могли бы объяснить мне суть дела? – Костя облизал пересохшие губы. – Я что, арестован?

– Потом узнаешь. Садись. – Водитель начал проявлять признаки нетерпения, а его приятели вновь потянулись к оружию.

– Ладно. – Костя решил не играть с судьбой в орлянку. – А как же велосипед?

– Про велосипед указаний не было. Хотя можешь взять его с собой. Места хватает.

Когда автомобиль тронулся, Костя, еще не оправившийся от сильнейшего стресса, попросил:

– Ребята, у вас выпить не найдется?

– Воды или чего-нибудь покрепче? – осведомился водитель.

– Чего-нибудь покрепче, – признался Костя.

– Не положено, – ответил водитель с садистским весельем. – В ориентировке есть примечание: «После задержания Жмуркина К. В. его доступ к спиртным напиткам ограничить».

Столь гениальная в своей простоте и емкости фраза могла родиться только в голове директора ТОРФа Верещалкина.

И действительно, по прибытии в город патруль передал Костю прямо в руки Верещалкину, который нынче был подозрительно трезв и чем-то чрезвычайно озабочен. Даже свои знаменитые очки он то снимал, то снова вешал на нос, то вообще прятал в карман. Само собой, что волновало его нечто куда более важное, чем судьба Кости Жмуркина.

– Ты человек самостоятельный, и я не буду выспрашивать, куда ты вчера пропал, – сказал он холодно. – Надеюсь, что в дальнейшем такие фокусы не повторятся.

– Я в штате твоих сотрудников не состою. – После всего случившегося этим утром безоружный Верещалкин был для Кости не указ. – Если что, могу и домой вернуться.

– Вернешься. Но только за свой счет, – зловеще пообещал Верещалкин, однако тут же сменил тон: – Жмуркин, очень тебя прошу, не пей сегодня хотя бы до обеда. Обязательно побрейся и раздобудь где-нибудь приличный галстук. У нас намечается очень ответственное мероприятие. Не исключено, что его посетит сам президент.

– Разве он непьющий? – удивился Костя.

– Пьющий, и еще как. Не тебе с ним тягаться. Только смотреть на ваши похмельные рожи ему нет никакого резона. Ты обещаешь вести себя пристойно?

– Обещаю, – буркнул Костя. – Отцепись.

– А велосипед откуда?

– Трофейный. Взял в бою.

– Бой, похоже, происходил в стогу сена? – Верещалкин извлек из шевелюры Жмуркина засохшую веточку клевера.

– Тебе бы не литературой заниматься, а в следственном управлении экспертом служить… Все, я пошел. Глаза слипаются.

– Не забудь мои слова.

Судя по могучему храпу, все писатели еще дрыхли. Повсюду валялись пустые канистры из-под вина.

Кырля спал поверх одеяла совершенно голым, и его половой член, удивительно тонкий, но и удивительно длинный, лежал поперек живота, как мертвый розовый глист. Сновавшие по коридору девочки-студентки, заглядывая в открытую дверь комнаты, стыдливо хихикали.

На прикроватной тумбочке было сложено имущество Кырли – синий иностранный паспорт, несколько пачек дорогущих дамских сигарет и груда мятых купюр незнакомого вида. От всего этого, как и от самого Кырли, пахло какой-то мерзостью.

– А ведь нищим прикидывался, – сказал Костя, рассматривая деньги, о стоимости которых не имел никакого представления.

Бубенцов, при появлении Жмуркина проснувшийся, кратко пояснил, что накануне Кырля опрокинул на себя бак с помоями и теперь его кое-как постиранная одежда сушится на солнышке.