Виктор Колупаев - Безвременье

Я чувствовал, что Пров меня не понимает. Наверное, вообще людо-человеки не в состоянии понять, что такое виртуальный мир. Единственное, что они ждут от виртуального мира — это чуда. Вот из ничего возникает город Сибирские Афины. Фундаменталу, например, это зачем-то нужно. Я создал такой город. И не понять им, что Сибирские Афины всегда были в возможности. В возможности есть все.

Пров уже сдирал с себя дроби, казавшиеся ему омерзительными. Да так оно и было. Эти полузадушенные желания людей быть кем-то еще не вызывали восторга даже у меня. Хотя, мне-то какое дело?

— Значит, — сказал Пров, — эти бессознательные и, быть может, беспокойные судьбы сущности в материи, вся пестрота, хаос и трагедия материи, со всеми возникающими из нее блистающими и кровавыми, прекрасными и ужасными мирами, есть не что иное, как невозмутимый покой вечной сущности в себе?

— Да, — ответил я. — Она ничего не получает и не теряет от этого, и вечное имя ее сияет незакатно.

И тут Пров задал вопрос, которого я от него не ожидал:

— Получается, что взаимодействие в виртуальном мире происходит с бесконечной скоростью?

— Мыслимо такое движение, которое является в результате бесконечной скорости тела.

— Что это значит для тела?

— Это значит, что тело находится сразу везде, во всех возможных местах, по которым оно только может проходить. Эти места, хотя бы их и было бесконечное количество, как бы уже не существуют для движущегося тела, так как оно имеет их сразу при себе. Следовательно, движение бесконечно скоро движущегося тела равносильно его покою, ибо нет такого места, в котором бы оно не вмещалось, и нет такого места, куда бы оно еще могло продвинуться. Тебе ведь ясно, что тело здесь движется и, одновременно, покоится? Ясно, что движение и покой здесь и различны между собой, и тождественны?

— И как же возможно существование подвижного покоя?

— Оно возможно только при отсутствии всяких пространственных и временных препятствий, вернее, при условии отсутствия самого пространства и времени, ибо даже бесконечно малое их наличие уже задерживало бы бесконечную подвижность тела.

— Понимаю, — сказал Пров. — Бесконечная скорость возможна только в вашем виртуальном мире, только в эйдосе Платона, только в умном мире.

— Да, да! Быстрота умная и есть такая подвижность смысла, когда он присутствует сразу везде и потому в себе покоится. Такая скорость, то есть такое отношение покоя и движения, недостижимо в вашем чувственном и вещном мире.

Вряд ли Пров мог все это осмыслить быстро. Дальнейшие вопросы он задаст не скоро. Но я ошибся. Я, который знал все, ошибся! Он не стал задавать вопросы, он, просто напросто, со мной не согласился.

— О теле, движущемся с бесконечной скоростью, говорить не имеет смысла. Таких тел, просто-напросто, нет. С бесконечной скоростью может происходить только взаимодействие.

— Скорость света, наибольшая скорость света в вашем мире, конечна, — напомнил я ему.

— Это постулат, — согласился Пров. — Но если бы скорость света была бесконечной, то мир стянулся бы в точку и все события в нем произошли бы в одно мгновение.

Мне было приятно, что он обо всем догадался сам. Мне было горько: теперь он знал, что делать. Пров продолжал бороться с дроблением своего тела на невозможные для него возможности. И я мог бы освободить его от этих мучений, приняв их на себя. Всего и нужно-то было — взять его за руку. Но он был Сам-по-себе и не позволил бы мне этого. Он не допускал никакого вмешательства в свою сущность, уж это-то я знал точно.

И тогда он задал глупый вопрос:

— А ты, без-образный, можешь стать динозавром или создать динозавра?

— Нет, конечно, — ответил я. — Возможности динозавра в виртуальном мире нет.

— Как же тогда с бесконечными возможностями?

— Возможности виртуального мира бесконечны, — подтвердил я.

— Понимаю, — сказал Пров. — Это, видимо, похоже на тот факт, что ряд нечетных чисел равен бесконечности и, тем не менее, четных чисел в нем нет.

— Аналогия не совсем верна...

— Тогда так... Возьмем мир, в котором не существует числа больше "десяти". Но иррациональных дробных чисел в нем все равно бесконечно много.

— Да, это ближе в истине, — согласился я.

Он забавлялся, предлагая мне стать то кроманьонцем, то первым в мире колесом, то сингулярностью Вселенной.

— Я и есть сингулярность, — сказал я.

— Но только не кроманьонец и не первое колесо?

— Так.

— Виртуальный мир — сингулярность. Я согласен, — сказал Пров. — Но это не сингулярность Вселенной. Это, как ни странно, какая-то ограниченная сингулярность.

Он знал много, но не мог рассчитать все последствия своего знания, для этого ему не хватало самой завалящей бесконечности, ну хоть какой-нибудь, даже самой маленькой. И все же он нравился мне. С ним интересно было бы говорить "у озера" на его конкретном, людо-человеческом языке. Интересно было бы вместе с ним искать истину, зная, что ее найти невозможно. Интересно было бы жить во времени. Но я еще так и не узнал, кто Я? Я надеялся, что и он не отказался бы поговорить со мной, сосредоточившись на какой-то одной мысли, подступая к ней с разных сторон, откатываясь в бессилии, настраивая себя, подстегивая, ощущая ее в виде точки, которую нужно развернуть в спираль.

— Есть душа в виртуальном мире? — спросил он.

— Душа — тело. Умное тело.

— А Бог?

— Бог — совершенное умное тело.

— Нет, — сказал он. — Бог — это нечто другое. Но Бога нет.

Я не стал спорить. Он сам не знал, о чем спрашивал. Все-таки мы разговаривали на разных языках и лишь иногда он опускался до моего уровня, сам того не подозревая. Но его интуиция меня восторгала. Например, он не спросил, что будет с ним? Ах, да... Это их, так называемая, свобода воли. Он выбрал и не хотел заранее знать, к чему приведет его выбор. Вернее, хотел... Но ни за что не спросил бы об этом у меня.

Мне следовало сделать ему подарок. И такой подарок у меня был; диковинка в оболочке. Тот самый пакет со временем, который я поднял на самом краю Вселенной. Быть может, этот пакет был единственным доказательством того, что я представляю собой не ущербную сингулярность. Да и зачем мне время? Это ведь они не могут обойтись без времени, хотя и проклинают его!

Я образовал себя возле барокамеры Космоцентра, вынул оттуда пакет со временем. Совершенная в своей законченной красоте Каллипига обвила мне шею своими руками. Самоснимающееся платье начало сползать с ее плеч.

— Что ты хочешь с ним делать? — спросила она испуганно.

— Хочу подарить Прову.

— Подари лучше Мару.

— Хорошо, Каллипига, я подарю его и Мару.

Я выскользнул из объятий самого совершенного существа во Вселенной. Я все еще стоял рядом с Провом. Неосуществимые возможности раздирали его тело. Но он терпел. Он даже не подавал виду, что страдает.