Виктор Колупаев - Безвременье

Кто-то жестоко сыграл с ними, даже не спросив, хотят ли они играть, и не объяснив правил этой ужасной игры.

Пров было вскочил, ударившись лбом о каменную крышку, застучал кулаком в стенки, завертелся, насколько это было возможно. Саркофаг закачался, выправился, но Пров продолжал дрыгаться и извиваться. Надо было дать понять, что ему надоело находиться в этой кромешной тьме. Саркофаг снова качнуло, потом перевернуло, так что крышка отлетела прочь, а сам Пров шлепнулся на траву, успев сообразить, что его сейчас придавит и расплющит, откатился в сторону... и замер.

Тишина вокруг, только слегка шумит соснячок, да терпко пахнет хвоей.

Пров встал, огляделся. Никого. Он был один. И чернецы, и саркофаг исчезли. Исчезла и его одежда. Пров стоял нагишом. В полукилометре виднелась деревня, вернее, ее начало: редкие домики, огороды. Первым делом нужно было достать одежду. Эта обыденная задача как-то сразу успокоила его. Не то, чтобы успокоила, но, во всяком случае, подсказала план ближайших действий. Да только как это сделать? В таком вот виде постучаться в первую попавшуюся избушку? Извините, мол, наг и сир, войдите в мое положение... штанишки бы мне какие-нибудь. А что можно было еще сделать? Ждать, когда штаны свалятся с неба? Не может быть, чтобы с ним поиграли и бросили... Нет. Игра, скорее всего, продолжается, и такой вот именно костюм актера выбран не случайно. Происходит что-то важное, хотя и непонятное... Из-за отсутствия штанов приостанавливать действие было нельзя.

Пров отломил ветку куста с багряными листьями, прикрылся ею и направился в деревню. Больше половины пути он прошел уверенно, но метров за сто до огородов шаг его начал замедляться, Как ни уверял он себя, что другого выхода нет, ноги сами поворачивали назад в лес, но через десяток-другой шагов он вновь возвращался к деревне, затем замедлял шаг и начинал топтаться на месте. "Так нельзя, — думал он. — Так нельзя".

Вечерело. Слышалось мычание коров, возвращавшихся с пастбища. Где-то хлопнула калитка. Редкие деревенские жители выходили из дворов. Но это там, дальше. Пров же пытался войти в деревню с огородов. Он и проклинал себя, и подбадривал, и подталкивал, и шел уже огородами параллельно улице. И тут он наткнулся на пугало. Пугало охраняло кусты с острыми листочками и крупными золотисто-желтыми ягодами. Пров остановился как вкопанный. Что-то, что раньше представляло собой разрозненную мозаику, сложилось в его голове в законченную картину.

"Это очевидно, — подумал Пров. — Вот почему "менестрель" показался мне знакомым!"

Пугало с тыквенной головой было одето в вылинявшую и рваную тельняшку. Не раздумывая, Пров ограбил несчастного. Тельняшка была тесновата, но Пров уже снова знал, что делать. Оглядевшись, он заметил неподалеку еще два чучела-пугала. С одного снял две разноцветные, каждая сама по себе, штанины, с другого — какую-то тряпку, из чего и сконструировал себе нечто, вроде штанов-шаровар, обмотав бедра тряпкой. Вид у него был дикий, но, наверное, именно такой и был у "менестреля", которого Мар встретил в деревне. Не запомнить человека в таком умопомрачительном наряде было нельзя. И Мар заметит его потом в городской толпе, а Пров подойдет и... получит указание, что делать дальше... от самого себя.

Вот так! Именно в этой точке, когда "менестрель" настроит Прову орган, а тот начнет петь по своей давней и неизбывной привычке, два круга времени соприкоснуться и снова разойдутся, чтобы продолжиться, повториться бесконечное число раз. И если можно что-то сделать, то только там и тогда...

Пров решительно шел к ближайшему домику. Что нужно еще? Гитару! А на ногах... На ногах у него, кажется, были лапти. Это все он достанет. Достанет, потому что все это уже было, вернее, будет, раз именно так видел Мар, то есть, все-таки, было... Фу! Пров чертыхнулся и постучал в досчатую дверь

— Каку холеру надо?! — было ему ответом.

— Воды испить, — сказал Пров, приглушая голос, но получилось все равно хрипло и глухо.

— Как же... Воды... Иди, вон, к Бушуихе, у нее как раз твоя вода поспела. Еще вчера перебродила.

— Да мне и в самом деле воды...

— До голыха пить стали! Видела я, как ты подкрадывался.

— А где эта Бушуиха?

— Память болезному отбило.

Дверь все же отворилась. Пожилая, но еще не старая женщина, появилась на пороге.

— Ну, запилась деревня! — в сердцах сказала она. — Господи! Пугал грабют!

— Гитару мне надо, — изменил свою просьбу Пров.

— У нее все найдется: и гитара, и рояля. Было бы чего взять с тебя... Ну как есть босой... — Она что-то поискала в сенцах, выкинула. — Обуй, других нету.

Пров вдел ноги в лапти, недоумевая, как в них можно ходить.

— Спасибо, мать... Так где, говоришь, Бушуиха эта живет?

— Живет... Так разве живут?.. Через три дома. Враз на скамеечке, наверное, и сидит. Таких, как ты, дожидается.

Бушуихи на скамейке не было, но адресат был указан точно. Здесь и ненастроенная гитара бренчала, и початое ведро браги стояло на столе, и какие-то объедки пищи еще оставались, и сама хозяйка с необъятным задом и неподъемными грудями держала на коленях захмелевшего мужичонку.

— Ох, гости! — возрадовалась она. — Ишо и не видывались с таким. Откель?

— Оттель, — грубовато ответил Пров. — Угости, да гитару дай, на улице поиграю.

— Уж волью в кружечку... Тепловата только.

Пров выпил кружку браги, заел надкусанным соленым огурцом. Мужичонка полез было не то в драку, не то обниматься. Хозяйка оттащила его, тогда он мертвой хваткой вцепился в нее, глядя уже ничего не видящими глазами.

— Да враз он успокоится... Да не на долго его хватит... Да щас я!

Хозяйка затащила мужичонку за занавеску, там что-то засопело, зашуршало. Пров взял гитару и вышел на улицу, сел на скамеечку, осмотрелся. Когда пройдет Мар, он не знал и теперь желал мужичонке поболе сил и крепости. Настроить гитару не составляло трудов, хотя из-за ветхости своей лад она будет держать минут пятнадцать хорошей игры. Да Прову больше и не нужно было. Следовало еще решить вопрос о песне, которую он споет. Надо ведь, чтобы она совпала с той, которую услышал Мар. Но тут же Пров и поправил себя. Мар услышит и запомнит именно то, что он сейчас споет. Проблемы здесь никакой не было. И все же надо спеть такую, в которой был бы свой потаенный смысл.

Коровы, разбредающиеся по своим дворам, хозяйки, встречающие их. И все. Никаких прохожих, никакого постороннего движения. Пров все же время от времени посматривал в начало улицы. И вот он показался. Мар шел, осматриваясь по сторонам. Пров взял аккорд, сделал перебор, неуверенно, но все более успокаиваясь, запел:

Замшелые памяти пальцы

тревожат минувшего сон...

Преданья, преданья — скитальцы

по вечному кругу времен.