Сергей Демченко - Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя

…Этим вечером мы внепланово ели борщ. Со свежим мясом. Раздобрившись, я даже достал из заначки бутылку красного вина, при виде которого у новопринятых глаза полезли из орбит.

Балагур Чекун и немногословный Бузина клятвенно обещали привести к лету за рога пару коров из-за перевала, если с ними пойдут ещё пара человек поддержки.

Надо сказать, что у Карпенко сильный, певучий и берущий за душу тенор…

Первая осторожная и недолгая оттепель пришлась на мартовскую ночь. В воздухе словно что-то разлилось, и мы обнаружили, что снег под прорезиненными валенками вдруг стал будто ноздреватым и перестал скрипеть. На пару часов радостно напряглись и затрепетали сугробы и сосульки, готовясь пустить первые жалобные сопли. Природа притихла в ожидании чуда. Но, разочарованно вздохнув, вновь улеглась ждать укрепления позиций.

Налетевший, — сперва несмело, а затем всё решительнее, — норд-ост разметал несбыточные надежды на наступление весны по ранее утверждённому графику. В эту ночь несли караул я, Луцкий, Чекун и Пумба.

Честно говоря, меня усердно отговаривали. Предлагали отдохнуть. Стрескать лишнюю миску плова. Но мне просто захотелось провести эту ночь на свежем воздухе. Что-то ностальгическое скребло с вечера душу, и я испытывал какую-то потребность побыть одному, наедине с мыслями и воспоминаниями, смотря на мокрый, тихо падающий снег в дрожащем свете горящих костров.

Кружась и красуясь, крупные снежинки молча и героически погибали в огне, но не сдавались. Как будто задались целью победить, одолеть костёр, завалив его собственными слабыми телами…

С недавних пор мы не стеснялись жечь костры по ночам. Не то, чтобы мы открыто рекламировали своё безбедное существование, но какое-то невысказанное желание бросить вызов миру и усиленное новыми бойцами спокойствие заставило нас проявить себя чуть смелее обычного. Что само по себе было нам необходимо, потому как жить дрищущими от страха в собственных норках пугливыми сусликами что-то стало тяжеловато…

… Нельзя, наверное, сказать, что мир вокруг нас абсолютно вымер. Что лишь за нашим забором внутри продолжалась кипучая жизнь, что периметр моего двора станет новым центром мироздания, «откуда возрождённая цивилизация начнёт своё победное шествие», — разодетая в кукличное тряпьё и обутая в подвязанные проволокою сланцы.

Меня не оставляло ощущение, что не столь далеко всё же притаилась ещё чужая кровь, чужие сердца. Сердца, бьющиеся вразнобой с нашими, живущие другими ценностями. Живущие так потому, что у них всё сложилось иначе, чем у нас. Не так удачно. Или, наоборот, — у которых всё изначально было не так уж и плохо. Где-то в ночи ещё дышали и чутко вздрагивали человеческие существа.

…Несколько дней назад наши «командиры» (как прозвали мы Круглова с компанией) вместе с моими орлами, выдвинувшись на моём выкопанном ранее из герметичной бетонной «могилы», — схрона во дворе, — «УРАЛе», привели с превеликим трудом брошенный ими на границе разлива БМП.

Вывозившись отчаянно в грязи и вдоволь накопавшись лопатами, они сумели выволочь на свет божий и просевший агрегат, и нашу увязающую новёхонькую технику, на которой и прибыли выручать монстра. Не могу сказать, что «обновке» я жутко обрадовался, ибо жрёт оно покруче слона, но в его чреве обнаружился небольшой запас «стратегических» медикаментов, не задохнувшийся в пыли веков двигатель и вполне сносная броня. По крайней мере, кое-какое укрытие для мобильной группы от огнестрельного оружия мы приобрели. Будет на чём иногда наводить жути на каких-нибудь заезжих «команчей».

На этом достоинства «пожирателя соляры» заканчивались. Однако Чекун, словно нервная квочка, ходил вокруг него с тряпкой кругами, и разве только не порывался затащить его с собой в постель, как детвора плюшевого мишку. У каждого свои представления о жизненных ценностях… Видно было, что парень попросту сходит с ума по технике. А поскольку свои джип и грузовик мы потчевали в основном сами, он отдал себя служению бронированному идолу. А! Пусть его тешится! Зато это чудовище ни разу за время своего пребывания во дворе не покрывалось пылью и не требовало чьего-нибудь ещё ухода. Признав хозяином Чекуна, оно чуть ли не виляло хвостом при его появлении.

Думаю, дай Чекуну волю, он бы просто вдохновенно поил из тазика соляркой и поливал бы эту гадину ею каждые полчаса.

Теперь эта груда холодеющего металла жирно сияла крутыми боками в свете фонарей, глупо пучась глазами-фарами на происходящее.

…Вспоминаю раз за разом всё, что прочёл, о столь масштабно и в разных вариациях расписанных событиях подобного рода. И неужели я чувствую некую ревность, что ли, от того, что у нас всё происходило не так картинно?! Не столь напыщенно и пафосно. У нас не было ни горящих небоскрёбов, ни героических усилий спасти ближнего или культурные ценности страны. Ни миндальных неубранных рощ. Ни подвигов почтальонов и сенаторов, объединивших остатки нации для воссоздания всё той же вечно непобедимой Америки… Ни уцелевших тебе Москвы и Колорадо-Спрингс… Ну, не было у нас ничего такого, о чём можно в веках сложить сагу для ложек с оркестром или спеть под балалайку с органом героическую песню!

Всё было почти обыденно, почти затрапезно. Бахнуло где-то, полыхнуло, затрясло… Кто-то ринулся кому-то на помощь. Где-то пошла настоящая война за будущее человечества. А мы… Мы же здесь все просто тонули и убегали, как крысы.

Хм… А было ли иначе?! Хоть где-то?

Не так ли, — как у нас и не по-книжному, — было всюду, куда докатилась хоть одна худая горошина этого страшного «урожая»? И было ли хоть где-нибудь именно так, о чём стоило бы дёргать струны или портить ещё долго не восстановимую в производстве бумагу?!

Если реально разобраться, человек везде одинаков. В любой точке земного шара.

Вроде бы всё у нас пока хорошо. Куда лучше, чем могло бы реально оказаться. Но что-то кувыркается в душе, не даёт мне никак покоя. Кто тут скажет, — что ждёт нас, например, завтра? На сколько, на какое ведомое лишь ей самой время, старуха Смерть дала нам отсрочку до прибытия своего задержавшегося рейса?…

…Тихо подошедший Вячеслав пристроил локти и ствол на парапете. Я смотрю на него и впервые, кажется, замечаю, как осунулся и постарел мой давний друг. Что его лицо, как и моё собственное, также покрывает сеть морщин, а русые волосы — уже лишь слабый фон для седого покрывала.

Две куриные, сморщенные от возраста и мороза задницы, стоящие на страже в холодной и промозглой ночи…

Чаще всего мы смотримся в зеркало именно на себя. И именно в себе с жалостью замечаем малейшие перемены.

Когда вы привыкаете к человеку, в течение долгих лет он кажется вам единицей постоянной, этакой константой, на которой замерло его собственно Я.