Александр Уралов - Псы Господни (Domini Canes)

— Сергей… Сергей Олегович. Пенсионер, а раньше — преподаватель.

— О, учитель! И как только педагоги с детьми работают, ума не приложу. Я бы, наверное, чокнулась…

— А зовут вас как?

— Зинаида.

— А по отчеству?

— Какое там отчество… Зинаида и всё! — она улыбнулась. — Я раньше в Уралцветмете работала… слышали, наверное, про такую контору? По промышленной водоочистке. Моталась по всему Союзу, где металлургия была. Контора богатая, платили неплохо, да и на СССР поглядела. Только больно уж суматошная работа! Ну, в перестройку, когда контора стала чахнуть, подалась в бухгалтеры…

— Ковалёв, Зигнатуллин, Харламов — ко второму блок-посту! Ковалёв, Зигнатуллин, Харламов — ко второму блок-посту! — заорали привокзальные динамики. Вдали эхом откликнулись матюги диспетчера станции сортировочной. Градус накала страстей СвЖД, похоже, достиг небывалой величины.

Слева кто-то затеял ссору. На скамейке, справа от Кондратьева, две женщины горячо обсуждали возможность ввода карточек на предметы первой необходимости. Вертолёт милиции с выматывающим душу грохотом сделал круг над площадью, завис на минуту и ушёл в сторону сортировочной. Пахло полузабытыми привокзальными запахами… совсем, как давным-давно, в детстве. Не хватало только паровозного колючего, угольного дыма. Дождик прекратился и сквозь дырявые тучи ударили горячие солнечные лучи. Сразу стало припекать. Кондратьев снял шляпу.

— Регистрационные пункты находятся в новом здании вокзала! В новом! Не ломитесь в старое! Левое крыло — фамилии от «А» до «К», правое — от «К» до «Я»! — не унимались голосистые динамики.

Толпа всколыхнулась. Возникли новые людские потоки, замысловато перекручивающиеся с уже устоявшимися — очередью к пункту питания и очередью к туалетам. Мимо Кондратьева в толпе прошёл молодой священник с рюкзаком, за ним спешили женщина и старик. Священник обернулся и что-то сказал обоим. Женщина обернулась по сторонам и показала рукой в сторону Кондратьева. Они пристроились рядом. Кондратьев вежливо покивал головой, священник раскланялся, соседка тихонько хихикнула.

— Вы с учителем, прямо, как на балу, — сказала она.

— Почему — учитель? Уж не Кондратьев ли ваша фамилия? — поинтересовался священник, утирая лицо платком.

— Совершенно верно, — сказал Кондратьев, мучительно пытаясь вспомнить.

— Не напрягайтесь вы так, профессор… вряд ли вы меня запомнили. Я к вам на открытые лекции по литературе и по религиозному искусству ходил.

— Очень приятно… — пробормотал Кондратьев. — Надеюсь, вам понравилось.

— Да, конечно, не буду лукавить — очень нравились! А Боровой Константин Михайлович, всё ещё читает лекции?

— Да, в Уфе.

— Сейчас многие посещают лекции по религиозной философии, — неожиданно сказал старик. — А надо не на лекции ходить и спорить там, а в храмы! Молиться надо. Молиться и каяться!

— Я-то уж точно в церковь ходила, — сказала Зинаида. — Хотя мне кажется, что Бог молитвы везде слышит… — Она вдруг смутилась и, посмотрев на священника, сказала. — Извините…

— Ничего страшного, — со вздохом сказал священник и достал сотовый. — Ирина, у меня, оказывается, два неотвеченных звонка! Кто это? Ага… — и он стал рассказывать кому-то, что эвакуируется по третьей категории, что, в принципе, совсем неплохо…

Вокруг толпились, бегали, ходили, сидели, стояли… и говорили, говорили, говорили…

— В зоне коэффициент десятка от минимальной «зоновки».

— А «зоновка» сейчас сколько?

— Минималка-то? Восемьсот баксов. Это если ты на периметре. А внутри — коэффициент пятёрка, для неквалифицированных.

— У меня дружок на десятке сидел. Потом уволился, после семнадцатого, когда кокон попёрло… он на бульдозере был… ну, там бульдозер, автокран, грейдер… на все руки, в общем…

— Чемодан спёрли!

— Патрулю скажи, чего ты…

— Да хрен с ним, там ничего и не было толком…

— Всё равно, сообщить надо, мол, спёрли!

— …упёрлась и ни в какую! Еле-еле уговорил!

— Со старухами всегда так… я, вон, тёще говорю…

— Подожди-ка, у меня телефон звонит…

Прибежавшая Светлана, запыхавшись, сказала, что взяла талоны на питание, но есть Кондратьеву пока не хотелось. Старик — дедушка священника, оказался бывшим милиционером, и они с профессором разговорились, по-стариковски нежно вспоминая минувшие дни.

— Жаль, что мы только по второй категории эвакуируемся, — сказала Светлана и страшно смутилась, узнав, что семья священника — всего лишь по третьей.

— …у секретаря горкома! Ну, вызывает меня полковник Самойлов и приказывает — дело спустить на тормозах… — размахивая руками и наклоняясь к собеседнику, скрипел старик; ему уже уступили место на скамейке рядом с Кондратьевым.

«Неужели я так же стар? — думал профессор, машинально кивая головой. — Надо же… и когда успел? Нам уступили место в толпе… и теперь два старых пердуна роются в прошлом… в котором, вообще-то, находятся все истоки будущего… но всё равно — два старых пердуна…»

Поезда отошли от Бисерти и медленно тащились к Первоуральску. Вокруг уговаривали друг друга, что «места хватит всем; президент лично распорядился».

Место для ночлега всё же нашлось. Никто и не сомневался — начинался самый, что ни на есть, исторический, а ныне деловой, центр города. Коротко посовещавшись, все решили, что выбранное место достаточно безопасно. Во всяком случае, на первый взгляд. Тем более что идти дальше было уже невмоготу — Илья тащился еле-еле. Сказался «отходняк» после случившегося. А уж тем более, начинало ощутимо смеркаться.

Пересекая трамвайные пути, Илья споткнулся, но не упал. И тотчас все услышали звон и грохот приближающегося трамвая, громкий, словно чёртова таратайка, затаившись, поджидала их совсем рядом, и внезапно сорвалась с цепи. Трамвай — самый, что ни на есть, городской звук… вот только сопровождался он визгом и хохотом, от которого хотелось заткнуть уши. Анне это напомнило дикие вопли динозавров, о которых в последнее время наснимали столько фильмов… но в приближающемся рёве чудились слова …

Илья заторопился и споткнулся на рельсах ещё раз. Лицо его исказилось. Он будто пытался поднять непосильную для себя тяжесть, будто рвался из пут прочных упругих нитей, обмотавших ему ноги. Ужаснувшаяся Анна, идущая рядом, схватила его в охапку и потянула в сторону. Ружьё, выскользнувшее из рук, брякнуло по металлическим плитам, которыми совсем недавно обложили рельсы. «Вот тебе и вооружилась!» — мелькнула мысль… но Мёрси уже подхватила ружьё. С дужкой сумки на колёсах в одной руке и ружьём с торчащим острым гарпуном в другой, она побежала вперёд, напоминая горбом рюкзака несчастного беженца, пытающегося уйти от бомбёжки.