Александр Уралов - Псы Господни (Domini Canes)

«Наверное, когда я найду дочь, всё снова станет по-прежнему! — упрямо прикрикнула она сама на себя. — Не о том думаешь, Анна Сергеевна! Дальше, дальше что? Завтра утром, послезавтра — куда идти?»

Костерок получился смешной, дымный, но удивительно ароматный. Устроив из курток и одеял нечто вроде подушек, они расселись на ступеньках крыльца и притихли, слушая, как ворочается за оградой туман и потрескивают с лёгким шипением сухие иголки.

— Анна, а что за листочки ты в рюкзак сложила? — с любопытством спросила Мёрси, ёрзая на месте. Похоже, спросить-то ей хотелось давно, но новая, мрачная Анна немного пугала.

— Да так, баловство, — Анна нехотя махнула рукой. — Илья, дыми в другую сторону… весь кайф от костра табаком задымливаешь!.. Записки, там, всякие… стишочки… зарисовки… безо всякой подготовки. В общем, девчачий альбом. Девочки в школах всё ещё альбомы делают?

— Теперь это делается в блогах, — сказал Илья, послушно выпуская табачный дым в сторону. — Нет, ребята, «Marlboro» мне больше подходит, чем «Camel»…

— Ничего занимательного, всё не закончено… да и не до этого было в последнее время… — не слушая, продолжила Анна.

— А дашь почитать что-нибудь? — робко попросила Мёрси голосом примерной ученицы пятого класса.

— А что, «Муми-Тролля» одолела? — благодушно спросил Илья.

— Давно уже! — сердито ответила Мёрси, которая, между прочим, так и тащила книжку с собой в рюкзаке. — Не встревай, когда дамы разговаривают! Аня, ну дай почитать? Ты же не только для себя писала!

— Мёрси, я не писательница, это просто от безделья всё… — Анна рассеянно, почти через силу, отнекивалась, думая о своём: « Леночка… дочь… Леночка… найти… дотянуться! »

— А и вправду, Аня, почитай, хоть, вслух. Немного, чего ты стесняешься? — поддержал Мёрси уже захмелевший Илья и непонятно добавил. — Всплывут ненюфары, все ждут мемуары…

Сашка задумчиво смотрел на дым от костерка. Изредка он заботливо подкладывал в огонь веточки. Наверное, это ему так нравилось, что он даже не слышал, о чём все говорят. Вон, даже губами шевелит… разговаривает, наверное, сам с собою… или с огнём…

Он вдруг обернулся с блаженной улыбкой на раскрасневшемся лице. Зажившие шрамы неприятно выделялись белыми полосами… более свежие — пламенели…

— Аня сказки, наверное, написала… хорошие! — протянул он, с восхищением глядя на Анну. — Для детей!

Анна вздохнула:

— Да какие там сказки… ну… может, и сказки. Только это больше для взрослых. И из жизни. Ты, Мёрси, достань их из рюкзака и читай. То, что на принтере отпечатано, а не от руки. Хочешь — вслух; хочешь — про себя. Вы не дети малые, а я не актриса.

— Ну, хорошо! — Мёрси покорно вздохнула, порылась в рюкзаке и достала тонкую кипу. Откашлявшись и выкинув сигарету подальше, она скрестила ноги по-турецки, повернулась так, чтобы свет от костерка падал на бумагу, и, чуть смущенно начала:

— «Это произошло примерно через полгода после ухода мужа»… Ой, нет! Я такие вещи вслух читать не могу! Я лучше про себя…

Мёрси отправилась внутрь, сопровождаемая Сашкой. Она зажгла свечу и пристроила её рядом с собой, расположившись на двух сдвинутых вместе офисных столах. Диванчик для посетителей они заранее определили для Ильи. Сашка уселся в кресло, вытянув ноги. Похоже, он сразу задремал.

Анна с Ильёй остались сидеть на ступеньках.

Мёрси достала ржаные сухарики. Ей всегда нравилось что-нибудь грызть, когда читаешь. Она подпихнула под себя рукава куртки и начала читать…

«Это произошло примерно через полгода после ухода мужа. Развесёлая подруга уговорила-таки совсем раскисшую Анечку провести недельку-другую в деревне у тётки. Речь шла о том, что обеим необходимо позагорать, покупаться, воздухом подышать и нервы в порядок привести.

На окраине деревни жила древняя бабка. «Хитрая бабка, не простая!» — шептались местные. То ли гадалка, то ли знахарка, то ли ведьма, то ли святая — трудно понять, но со всеми проблемами они тайком бегали к бабке Евдохе… да и городские частенько приезжали пошептаться. Вот и подружка тоже потащила — мол, попробуй мужа обратно «наворожить-присушить».

…Скрепя сердце Аня перешагнула порог избы. Внутри было неожиданно чисто, вкусно пахло сушёными травами и грибами. Аккуратненькая сухонькая Евдокия Дмитриевна встретила гостью без особого удивления, лишь светло-голубые глаза цепко глянули из-под белого платочка.

— Да всё я знаю про тебя, девонька, — молвила гадалка, не успела ещё Аня промямлить свою просьбу. — И не больно-то хочешь ты мужа обратно возвращать, устала ты от него! Как в народе говорят: «не как бы замуж не попасть, а как бы замужем не пропасть», «всё пройдет — быльём порастёт», «время лечит»… — И ещё чего-то там такое непонятное припевала, нашептывала, «убаюкивала тоску-печаль».

Глаза у Ани начали закрываться сами собой…

— А скажи-ка мне такое дело — ты, дочка, веришь в Бога-то, нет ли? — вдруг, резко сменив тему, серьёзно спросила бабка:

— Не знаю. — Аня тряхнула головой, отгоняя оцепенение. — В Бога…а Он есть? Вот Церкви точно не верю, бабушка, хоть и крещёная…

…Когда одна с ребёнком осталась, так плохо было… надо было с кем-то поговорить, поделиться, вот меня ноги вдруг в храм и принесли… Я постояла службу, послушала, а потом спрашиваю у прислужницы: «Как мне с батюшкой-то, можно поговорить? Мол, то-то и то-то у меня произошло… смутно на душе, посоветовал бы что!». А мне говорят: «А ты причащалась, исповедовалась?» Отвечаю: «Нет, хотя и крестились с сыном вместе, в начале 90-х. Правилам церковным никто не учил…»

Так вот, они мне объясняют, что надо неделю поститься, каждый день какие-то специальные молитвы читать, потом литургию отстоять, а потом исповедоваться (грехи свои на бумажку записать и кому-то передать), а потом причаститься. И уже после этого батюшка меня выслушает и как, типа, духовный наставник горю моему совет даст. Так уж мне противно стало, я повернулась и ушла… и с тех пор в церковь не хожу… Свою веру ношу в себе.

— Ну, в церкви постоять — ещё не значит верить. А вот Бога отрицать — тут не стоит горячиться, Аннушка. Все мы дети Его, и если верить не хотим, то по тем же самым причинам, по которым обижаемся в детстве на родителей. Вот не было бы их — и не запрещалось бы нам то и это, жили бы как хотели, бегали дуриком по улицам. Так частенько дитё неразумное думает. А без родителей разве можно на свет народиться, да уму-разуму научиться? Нет. То-то и оно!

… Интересная беседа была. Затягивала бабка Евдоха, вплетала туманные присказки и народные прибаутки в серьёзный разговор. Анюта и не заметила, как время пробежало, и забыла уже, зачем пришла. Спохватилась, когда солнце к закату покатилось. На прощание сказала ей бабка Евдоха: