Александр Полосин - Армагеддон был вчера

Женька задумчиво прилепил сигариллу к нижней губе, помедлил. Наконец, эффектно щёлкнул зажигалкой, медленно выпустил дым.

– Что ж, – сказал он просто, – спешу тебя поздравить: ты – гений! Профессор поймал его за руку.

– Получилось? Эксперимент прошёл удачно? Собеседник кивнул.

– Не просто удачно – блестяще!

– Боже мой, боже мой! – потрясённо прошептал Алексей Ильич. Закрыл глаза ладонью и откинулся на спинку скамейки. Даже не заметил, как упала шляпа. – Я не могу поверить!

– Лучше поверь, – посоветовал приятель, – а то свихнёшься ещё. Профессор впился в него горящим глазами.

– Рассказывай, – потребовал он осипшим голосом. – Рассказывай всё поминутно. Не упускай не единой подробности. Погоди, – он вскочил. – Пива хочешь?

– Да как-то после вина… А впрочем, неси.

– Я сейчас. Сию секунду, – он умчался, прихватив с собой пустые кружки. Женька закинул руки за голову, сцепил пальцы на затылке и задумчиво уставился на пушистое облачко, что неуловимо быстро превращалось то в Винни-Пуха, то в какого-то жуткого дракона, а то в гигантскую бегущую собаку или мрачный рыцарский замок. Сколько перемен, сколько ипостасей в простом, казалось бы, облачке? А ведь и облако вроде одно и то же.

А сколько у него, Женьки, было жизней, сколько ипостасей, одному ему только известно. Боже, как же он устал! Устал бежать по кругу, не видать которому ни конца, ни края. А сколько ещё бежать?

Алексей, наконец, вернулся, бережно неся перед собой четыре кружки. Пышная шапка пены подрагивала при каждом шаге, белые хлопья сползали по стенкам кружек, падали на землю с тяжёлыми влажными шлепками. Из карманов пиджака торчала завёрнутая в газету таранька.

– Вот, – шумно отдуваясь, поставил он пиво на лавку.

Женька взял ближайшую кружку, шумно втянул облачко пены, причмокнул с наслаждением.

– Славное пиво здесь варят. Пока свежее, конечно.

– Угу, – поддержал Алексей Ильич, зарывшись носом в свою кружку. Некоторое время молча драли тараньку, запивали душистым пивом.

Профессор оживился, глаза заблестели. И вообще, он как-то суетливо дёргался, вскакивал без видимой причины, не замечая, что расплёскивает пиво.

– Ну рассказывай уже, не томи! – взмолился он наконец. Женька довольно вытер губы тыльной стороной ладони, закурил.

– Ты не сильно обидишься, если я тебе скажу, что для меня это уже не первое возвращение?

– Как это? – вытаращил глаза профессор.

– А вот так, – отозвался Женька. – Не первое, и даже не второе. А… Чёрт, слушай я уже и сам забыл – какое именно... То ли пятое, то ли восьмое. Вообще всё в башке перемешалось.

У Алексея отвисла челюсть.

– Но как же…

– Да, Лёха. Именно так. Я подумал: а не попробовать ли мне прожить несколько жизней? Вкусить, так сказать, всего, да побольше. Жадность к жизни, понимаешь? Нет, по глазам вижу – не понимаешь. А ведь и ты со мной вместе все эти жизни проживал. Только, понятно, не помнишь ни черта. Для тебя теперешняя твоя жизнь – норма. Большего ты и не видал. А вот я видал, что и ты повидал тоже. Вот, блин, тавтология – видал, что повидал… Свихнуться впору. Ну, это не важно. Важно то, что во всех моих реинкарнациях ты был всё таким же чокнутым профессором. И всегда добивался своего. А именно – этих самых перемещений. С той лишь разницей, что ты не знал о том, что для меня это уже привычное дело. Я, если честно, попросту спекулировал твоей доверчивостью, и ничего тебе не говорил – для тебя всё было как будто в первый раз. Я бы и сейчас тебе не признался, да пожалел бедолагу, – он вздохнул. – Да и сам подустал что-то.

Профессор потрясённо отхлебнул из своей кружки, даже не ощущая вкуса.

– Это… просто подло! – беззвучно прошептал он. – Ты меня использовал!

– Да брось ты! Это сейчас тебе кажется подло. Да, использовал, ну и что? В конце концов, это же я всякий раз посылал тебе конверт с решением теоремы этого… как там его?... а, Вестенхауза…

– Ты!? – Алексей подпрыгнул. Женька удивлённо покосился на него.

– Конечно я, а кто ж ещё? Или я у тебя не один такой?

– Но ты-то где её взял?!

– Да ты же мне её и дал!

– Но как же… – Лёха осёкся. Заполненные пивом мозги напрочь отказывались осмыслить, переварить темпоральный парадокс. Словно бежишь по Кольцу Мёбиуса – в видимую бесконечность, и не находишь точку, откуда однажды стартовал так опрометчиво.

– Ты играл моей жизнью!

– Бред собачий! – отрезал Женька. – Это ты однажды решил поиграть с моей. Благо я тебя вовремя раскусил, демиурга хренова. Для тебя и одна жизнь– невероятно много. А вот проживёшь, как я – хотя бы раз пяток… или сколько там?... и поймёшь меня. Поймёшь и простишь.

– И… и как ты жил?

Женька улыбнулся счастливо.

– Интересно. Не поверишь – столько профессий приобрёл! Первую жизнь я прожил как учёный-океанограф. Это была моя несбывшаяся мечта, поэтому решил начать именно с неё. Сразу после школьного выпускного подал документы в Туапсе, в океанографический техникум. Потом армия, Афган, будь он неладен, институт, аспирантура, практика на «Калипсо» со знаменитым Кусто, докторская степень в двадцать девять лет… Ну и так далее... Вообще, ту жизнь я прожил просто обалдённо: интересные люди, постоянно в путешествиях, постоянно на море, красота! А ты, конечно, всё это время занимался своими темпоральными исследованиями. Это всегда было твоей навязчивой идеей. Ха-ха! Видел бы ты свою рожу, когда я в очередной раз соглашался поучаствовать в твоём сумасшедшем эксперименте! А впрочем, она у тебя всегда такая была. Каждый раз, когда я снова и снова к тебе приходил. Как только ни приходилось изворачиваться, чтобы ты ничего не заподозрил. И каждый раз ты принимал меня за неудачника, которому ну вот прямо необходимо прожить жизню ещё разок!

– Да, – хмуро отметил Алексей Ильич, – повеселился ты всласть, глядя на мои потуги.

– Лёх, ты чего? Обиделся что ли? Ты это брось. Ты ведь можешь мне не верить. Ну, брешет Женька, как сивый мерин, красуется сам перед собой, ха-ха.

– Чёрт с тобой, – обречённо вздохнул профессор. – Давай дальше.

– А чо дальше? Дальше уже как по накатанной: прожил профессиональным военным. Рязанское воздушно-десантное училище, опять Афган, потом на восток – так называемый военный советник, майор. Обратно в Союз. А здесь уже подоспел Кавказ, Карабах, Спитак, Кировокан, тут я уже полковник. Потом Югославия; снова Кавказ, грёбанная Чечня, я – генерал. Потом Ирак, потом… а потом мне стало скучно. Надоело всё до сблёву, я вдруг ощутил себя Дон Кихотом, что сражается с ветряными мельницами… Разочаровался, в общем, я во всём, и опять рванул к тебе.

– И я, конечно, тебе очень обрадовался? – не удержавшись, съязвил профессор.

– А как же! «Женька, друган, сколько лет? Тебе хреново? Давай помогу!»