Рэймон Руссель - Locus Solus

Направив движением головы все взгляды вправо, Кантрель привлек наше внимание к человеческой голове, состоявшей только из мозгового вещества, мышц и нервов, и заявил, что это — все, что осталось от головы Дантона, оказавшейся в его собственности в результате сложных комбинаций. Образованные от слюдяной воды оболочки покрывали ткани по всей их длине и сильно электризовали всю голову. Кстати говоря, точно такие же оболочки на волосах Фаустины вызывали мелодичные звуковые колебания, сопровождавшие в данный момент рассказ Кантреля.

Метр умолк и подал знак Хонг-дек-лену. Кот погрузился на дно и сунул морду по уши в металлический рожок, касавшийся концом стенки сосуда. Нахлобучив таким образом на себя этот блестящий намордник, отверстия в котором позволяли видеть все вокруг, кот поплыл к голове Дантона.

Кантрель объяснил нам, что под действием специального химического состава красная таблетка, проглоченная только что на наших глазах, мгновенно превратила все тело кота в живую чрезвычайно мощную батарею и ее электрическая сила, сконцентрированная в рожке, готова был проявиться при малейшем контакте конца рожка с токопроводящим веществом. Искусно выдрессированный кот умел легонько касаться головы Дантона заостренной частью своей странной маски. При касании через уже наэлектризованные своей водянистой оболочкой мышцы и нервы проходил сильный разряд, от которого они вели себя как под мнемоническим воздействием привычных когда-то рефлексов.

Подплыв к голове, кот мягко прикоснулся концом металлического конуса к плававшему перед ним мозгу, от чего ткани сразу же пришли в диковинное движение. Можно было подумать, что в бывшие мгновение назад неподвижными остатки лица снова вселилась жизнь. Одни мышцы, казалось, двигали во все стороны несуществующие глаза, другие — периодически вздрагивали как бы для того, чтобы поднять, опустить, сжать или расслабить надбровья и кожу на лбу; с особой беспорядочностью двигались мышцы губ, что наверняка объяснялось чудесными ораторскими способностями, которыми в свое время обладал Дантон. Хонг-дек-лен движениями лап удерживался у головы, не закрывая ее от нас, хотя время от времени невольно отрывал рожок от мозговой оболочки, но тут же снова подплывал к голове. В такие перерывы дрожание лица прекращалось, чтобы возобновиться, как только ток снова проходил по голове. Кот же при этом действовал с такой мягкость и осторожностью в прикосновениях, что даже когда он отплывал, голова лишь едва-едва и совсем недолго покачивалась на конце лески, прикрепленной к прозрачному куполу огромной геммы посредством обычной резиновой груши.

Кантрель, уже научившийся за время предыдущих наблюдений понимать движения мышц рта, переводил нам, по мере того как они возникали, фразы, слетавшие с того, что осталось от уст великого оратора. Это были бессвязные обрывки речей, отмеченных бурным патриотизмом. Пламенные призывы, произносившиеся когда-то перед толпой, всплывали теперь беспорядочно из ячеек памяти и автоматически воспроизводились нижней частью останков лица. Выдаваемое также множественными реминисценциями, посылавшимися из глубины ушедших в прошлое времен всплесками памяти о знаменательных мгновениях его активной парламентской деятельности, резкое подергивание остатков мышц лица показывало, насколько уродливая физиономия Дантона становилась выразительной на трибуне.

По команде Кантреля кот отплыл от головы, и она сразу же вернулась в состояние инертной массы, а затем передними лапами стянул с себя рожок, который тут же лениво опустился на дно.

Приказав нам не двигаться, Кантрель обошел грандиозный «алмаз» и по ажурной металлической стремянке с обилием никелированных деталей, приставленной к противоположной стороне сосуда, поднялся над его круглым отверстием.

Взяв в руки сачок, он стал по одному вылавливать морских коньков из банки и опускать их в слюдяную воду, где началось неожиданное действо. На груди каждого конька, справа и слева, виднелись искусственного происхождения разрезы, раскрывавшиеся время от времени от действия некой внутренней силы и выпускавшие при этом воздушный пузырек, а затем как бы снова склеивавшиеся. Поначалу все это происходило медленно, но вскоре пузырьки стали вылетать с необыкновенной быстротой. Как объяснил Кантрель, морские коньки не могли бы жить в огромном «алмазе», не будь у них этих двойных щелей, через которые выбрасывался избыток кислорода, поступавшего в них из пенящейся воды, насыщенной им для нормального дыхания земных существ.

Левый бок каждого из иглообразных был покрыт тонким слоем воска одинакового с ними цвета.

Кантрель тем временем откупорил бутылку с сотерном и принялся лить из нее вино тонкой струйкой в сосуд. К нашему удивлению, вино не смешивалось со слюдяной водой, а тут же затвердевало, превращаясь в желтые комки, похожие своим великолепным блеском на куски солнца, величественно опадавшие ко дну. При виде происходящего морские коньки быстро сбились в тесный кружок и плоскими боками своего тела подхватывали падавшие мимо них пылающие куски и смешивали их в единую массу. Кантрель все ниже наклонял горлышко бутылки, направляя новые порции материала к внимательно ожидавшему его и не упустившему ни капли стаду.

Наконец, решив, что выделенная доза достаточна, строгий виночерпий быстро закупорил бутылку и водрузил ее на прежнее место у банки.

В результате такого длительного разминания морские коньки вылепили сверкающий желтый шар радиусом не больше трех сантиметров. Они продолжали ловко и усердно крутить его во все стороны, касаясь только своими покрытыми воском боками, в стремлении придать ему безупречную форму.

В конце концов они получили желаемое: идеальный и однородный шар без единого следа соединения комков. Затем они все вдруг резко отпрянули от шара и выстроились в ряд, причем в таком порядке своих ранок, чтобы образовалась правильная радуга.

Шар медленно опускался позади них. Достигнув глубины, отмеченной двойным концом нити, шедшей от каждой ранки, он, как магнитом, притянул к себе семь футлярчиков, висевших на концах нитей. Получилась своеобразная упряжь, вожжи которой натянулись по горизонтали благодаря весу магнитного шара, остановившегося при этом общем порыве коньков.

С наших уст слетел возглас изумления: перед нами предстала колесница Аполлона — желтый полупрозрачный шар, помещенный в сверкающую слюдяную воду, окаймляли ослепительные лучи, придававшие ему вид дневного светила.

На поверхности воды беспрестанно лопались бесчисленные пузырьки, вылетавшие из груди скакунов, которые вскоре обогнули погруженную на постоянную глубину трубку. От натяжения нитей только донышко металлических футлярчиков соприкасалось с солнечным шаром, словно нехотя двигавшимся по правильной формы дуге. Упряжка свернула влево, закрыв от нас Дантона, а потом Фаустину, проехала мимо царства группок-поплавков, повернула направо и прошествовала перед нами.