Рэймон Руссель - Locus Solus

К физической боли присоединялось и душевное мучение, ибо Пилат прекрасно сознавал, что эта пылающая картина — преследующие его угрызения совести. Огненный знак, занимавший весь его лоб, спускался к векам, куда ниспадали с обеих сторон плащи Магдалины и Богородицы. Единственный способ, которым несчастный мог освободиться от этой муки, было осветить тьму. Светящийся знак при этом тотчас исчезал, а вместе с ним и ощущение жжения.

Но и постоянный свет сам по себе становился настоящей пыткой, и Пилату едва удавалось забыться на несколько мгновений лихорадочным и некрепким сном. Когда же в эти секунды эфемерного покоя он бессознательно пытался укрыться от изнуряющего света, прикрывая ладонью лоб и глаза, устрашающая пламенная картина тут же возвращалась к нему и вновь вызывала острое жжение.

Точно так же и днем проклятый должен был постоянно находиться на ярком свету. Стоило ему случайно повернуться в сторону темного угла комнаты, как немедленно возникало огненное клеймо, отмечавшее его на глазах у всех подлинной печатью низости.

В конце концов жизнь его стала невыносимой. Забывший, что такое сон, с глазами, испорченными непрекращающимся светом, Пилат отдал всю свою власть за возможность хотя бы на миг погрузиться в густую тьму. Но когда, подчиняясь непреодолимому желанию, он тушил свет, стигмат вдруг вспыхивал ярчайшим пламенем и жег его так, что он вновь торопливо зажигал ненавистный огонь.

Так до самого своего последнего часа несчастный грешник мучился от неизлечимого недуга.

№ 3. Эпизод, описанный поэтом Жильбером в его «Пережитых восточных снах».

Году эдак в 1778, будучи исполненным любопытства дилетантом и испытывая благородную жажду творческих ощущений, Жильбер предпринял длительное путешествие в Малую Азию, в преддверии которого он посвятил долгие месяцы усердному изучению арабского языка.

Посетив много разных мест и городков, он добрался до развалин Баальбека — главной цели своих странствий.

То самое важное, чем знаменитый мертвый город привлекал к себе его любопытство, заключалось в памяти о великом сатирическом поэте Миссире, чьи произведения, частью дошедшие до нас, появились в эпоху расцвета Баальбека.

Как сатирик Жильбер до фанатизма восхищался Миссиром, справедливо считая его своим духовным прародителем.

В первый же день путешественник разыскал главную площадь, куда, по преданиям, Миссир приходил в определенные дни и нараспев читал благоговейно внемлющей толпе свои новоиспеченные стихи, подчеркивая ритм слов своих позваниванием нечетного систра.

Жильбер был знаком со многими противоречащими друг другу и исполненными яростной страсти сочинениями различных знатоков творчества Миссира, писавших под впечатлением народного предания, в котором с большой уверенностью говорилось, что великий поэт обладал необычным систром. Некоторые из них заявляли, что это невозможно, ссылаясь на то, что на древних систрах, изображенных на рисунках и памятниках, было четыре или шесть поперечных металлических прутков, и приводили в подтверждение результаты раскопок, при которых не было найдено ни одного непарного систра. По мнению же других, следовало тем не менее довериться авторитетным преданиям и признать, что Миссир захотел отличиться, использовав единственный в своем роде инструмент.

Отослав своих проводников в сторону, Жильбер остался поразмышлять в одиночестве на месте, освященном почитаемой тенью своего далекого предтечи. В лежавших вокруг него развалинах он хотел увидеть древний многолюдный и богатый город и испытывал волнение при мысли о том, что наверняка ступает по камням, сохранившим следы ног Миссира.

Близился вечер, но Жильбер, забыв о времени, погрузился в думы, недвижно сидя среди старых разбросанных камней, бывших когда-то частью зданий.

Только с наступлением темной ночи он решился наконец покинуть притягивавшее его место. Поднимаясь с камня, он заметил вдруг неподалеку свет — тонкий дрожащий лучик, пробивавшийся вверх из какого-то глубокого подземелья.

Жильбер подошел ближе и ступил на старые плиты разрушенного некогда дворца. Мерцающий свет проходил сквозь узкую щель между двумя плитами.

Заглянув в освещенную щель, поэт разглядел просторную залу, по которой среди затейливых груд предметов, тканей и украшений расхаживали два незнакомца. Один из них держал в руке лампу.

Прислушавшись к разговору двух этих приятелей, по виду местных жителей, Жильбер без труда понял их замыслы. Младший из них наткнулся как-то в подземных помещениях, о существовании которых никто не подозревал, на всевозможные древние вещи, постепенно снесенные им в ту залу, где они теперь находились и куда было чрезвычайно трудно проникнуть. Старший — очевидно, моряк — предлагал раз в году забирать отсюда часть сокровищ и подвозить их ночью на тележке к морю, а там их перегружали бы на судно и он отвозил бы их в далекие края, чтобы продавать по баснословным ценам. Сообщники делили бы прибыль между собой, держа все дело в тайне, дабы избежать справедливых требований их соотечественников, имевших одинаковые с ними права на этот общий клад.

Ходя взад и вперед по проходу, молодцы отбирали предметы, которые они собирались доставить под покровом ночи к морю. Отобрав необходимое, они удалились и выбрались из подземелья так, что Жильбер не смог понять, где же находится вход. Напрасны были и все его усилия заметить незнакомцев в каком-либо месте развалин.

Не слыша более никаких звуков, охваченный безумным любопытством поэт во что бы то ни стало хотел коснуться руками и полюбоваться наедине, до того, как их увидят все остальные, неведомыми ему сокровищами, лежавшими совсем рядом. Вышедшая недавно луна заливала своим светом две лежавшие у его ног плиты. Жильбер обнаружил, что на одной из них не было следов скрепляющего раствора. Руки его Рэимон Руссе ль

нашли, за что ухватиться в щели между плитами, а потом тяжелый камень был приподнят и отвален в сторону.

Цепляясь пальцами за края открытого им прохода, Жильбер быстро скользнул в него, повис на вытянутых руках и наконец легко соскочил вниз.

Лунный свет потоком лился в отверстие из-под плиты, и поэт лихорадочно и с восхищением принялся разглядывать ткани, украшения, музыкальные инструменты, статуэтки, сваленные в этом захватывающем дух музее.

Но вдруг он остановился, весь дрожа от изумления и волнения. Перед ним, освещенный мертвенно бледным светом, посреди различных безделушек стоял систр с пятью прутками! Он торопливо схватил его, чтобы рассмотреть поближе, и разглядел на рукоятке имя Миссира, вырезанное доподлинными буквами, убедившее его в том, что в его руки попал знаменитый непарный систр, вызывавший доселе столько споров.