Рэймон Руссель - Locus Solus

С болью осознавая, что проклятый танец не только неумолимо продолжается, но и стремительно ускоряется, как это происходило с его легкими куклами, Луций бился в конвульсиях, испуская жалобные стоны.

В какой-то момент кризис, очевидно, достиг наивысшей остроты и начал наконец ослабевать. Пока безумец успокаивался, волосы вернулись на свои прежние места по краям лысины и улеглись как ни в чем не бывало. И тогда Луций разразился долгими рыданиями, уткнувшись лицом в ладони, омываемые потоком слез, вызванных его нервной разрядкой.

И вот некоторое время спустя он встал с лучезарной улыбкой, сделал несколько шагов влево и сел напротив боковой стены к широкому столу, где стояли хрустальные банки без пробок, в каждой из которых мокла в бесцветной жидкости кисть. Там же валялись куски ткани, уже разрезанные и судя по их размерам явно предназначенные для набора пеленок.

Он вынул из кармана и воткнул прямо в какое-то незаметное отверстие в столе белый прутик длиной сантиметров в десять, а толщиной не больше нитки, хотя казался он жестким, как сталь.

Луций смочил кистью верхний конец прутика, а потом, не сделав паузы, поднес к нему сверху два сложенных вместе по краю куска ткани. Внезапно жесткая нитка вытянулась, подобно тонкой змейке, и стала, быстро извиваясь, прокалывать то снизу, то сверху сложенную ткань, выполняя снизу вверх тонкий и поразительно ровный шов — прекрасный стежок, оконченный меньше чем за секунду, по всему свободному пространству. Шитье прекратилось, и Луций оборвал нитку, концы которой на ткани вдруг сами собой свернулись в шарики, напоминающие портняжные узелки, а сама она тут же приобрела совершенную гибкость.

Кантрель обратил наше внимание на белый прутик, лишившийся всего лишь своего крошечного увлажненного кончика, который беспламенное горение, обеспечиваемое определенными химическими свойствами бесцветной жидкости, превратило в огнепроводный шнур.

Луций снова смочил кончик прутика кистью уже из другого флакона и поставил перед ним загнутый край сшитого материала. Мелкой спиралью стал при этом виться белый шнур, выполняя подрубной стежок и прошивая ткань дважды за проход простым и двойным швом. После обрыва на концах шва образовались два шарика-узелка, а сам шов расслабился.

Кантрель указал нам на веселое нетерпение, с которым безумец поспешно работал над пеленками для своей дочери, которая, как он временами воображал, уносясь своей больной мыслью в неведомую даль, должна была скоро родиться. Бесцветная жидкость из разных флаконов порождала собственный огненный шнур, выполнявший свой вид стежка, указанный на этикетке сосуда.

Быстрый, как молния, вопреки своей относительной сложности, следующий шнур, образованный с помощью третьей кисти, выполнил задний стежок, каждый раз опускаясь, чтобы проделать отверстие чуть ниже последнего на сложенной вдвое ткани, помещенной как раз на пути «иглы», а затем сразу же подскочить чуть выше, чем раньше.

Почти такой же по виду четвертый шнур благодаря действию еще не использовавшейся жидкости проделал в ткани стеганый шов, входя в первое, попадавшее при спуске ему на пути отверстие, и поднимаясь вверх на двойную величину.

Пятый шнур — результат действия жидкости из следующего флакона — произвел шов через край, замыкая сбоку в довольно широкие витки своей спирали внешнюю линию, составленную из двух аккуратно приложенных друг к другу краев ткани.

И всякий раз на нитке завязывались узелки, а шов становился мягким.

Благодаря наметанному глазу Луций подмечал мельчайшие различия каждой операции и смачивал буквально кончик прутика, безошибочно определяя, какой шов, по его расчетам пропорции, будет выполнен тем или иным новым огнепроводным шнуром.

Шнур, полученный с помощью жидкости из шестого флакончика, выполнил на ткани вязальный шов, а совершаемые при этом невероятные зигзаги напоминали безумные пиротехнические представления, поражающие беспорядочными взлетами ракет в воздух, сопровождающимися выстрелами. Все его «швейные» зигзаги тоже, впрочем, были похожи в крайне уменьшенном виде на сложные настоящие вспышки фейерверков с их ракетами, выписывающими в небе всевозможные кривые, спирали или ломаные линии.

Мгновенное выполнение каждого шва показывало непревзойденное совершенство его метода, позволившего бы рядовой швее в сто раз быстрее справляться со своим дневным заданием, пусть даже она работала бы на лучшей швейной машинке.

Потрудившись еще какое-то время все с теми же шестью флаконами, Луций, видимо, вдруг почувствовал усталость и остановился перед уже сильно укороченным белым прутиком.

Он отвернулся от него и взгляд его, как нам показалось, впервые задержался на нас. Луций подошел ближе к решетке и бросил в нашу сторону одно слово: «Пойте».

Кантрель не мешкая попросил присоединившуюся к нашей группе певицу Мальвину спеть что-нибудь лирическое, дабы удовлетворить каприз безумца. Мальвина, недавно выступавшая в роли наперсницы в новой опере на библейский сюжет — «Абимелех», начала почти с самой верхней ноты своего диапазона: «О, Ребекка…»

Однако Луций тут же прервал ее и заставил множество раз повторять этот фрагмент арии, особенно прислушиваясь к чистому звучанию последней ноты.

Потом отошел вправо и устроился напротив нас перед небольшим столиком, на котором находились следующие предметы:

1. Потушенная лампа.

2. Тонкое шило с необыкновенно острой золотой иглой.

3. Маленькая линеечка длиной в несколько сантиметров, сделанная из сала, на одной стороне которой нанесены были шесть главных делений в виде жирных черточек с номерами, разбитых каждое на двенадцать меньших делений, отмеченных более тонкими и короткими штрихами. Ярко-красные черточки и цифры резко выделялись на бледновато-сером фоне сала. Тонко изготовленный инструмент этот воспроизводил в миниатюре старинную «туазу», разделенную на шесть футов и семьдесят два дюйма.

4. Тоненькая квадратная пластинка из затвердевшего воска.

5. Очень простой звуковой аппарат с тонкой золотой иглой, укрепленной на круглой мембране с рожком.

6. Квадратный листок белого картона с отверстием в центре, в которое был плотно вставлен и прижат чуть сплющенными краями плоский ограненный гранат ромбовидной формы, так что листок был похож на бубнового туза.

Луций прижал к середине зеленой пластинки, плашмя лежавшей перед его глазами, миниатюрную туазу, взятую им указательным и большим пальцами левой руки и сжимаемую ими так, что сминались и укорачивались большие и маленькие деления, которые мы могли видеть со своего места.

Старательно примеряясь к красным штрихам и выбирая соответствующее им место на одной линии, с помощью шила, подносимого в вертикальном положении правой рукой, он сделал семь меток на поверхности воска, прижимая иголку сбоку к салу.