Сборник - Важнейшее из искусств

– Жаль, – сильно расстроился я. Очень хорошо я понимал своего спасителя, потому что у меня этих «почему» было гораздо больше, чем у него. Хотя, кто его знает – может, он тоже не в лесу родился, а попал в него, как и я, только не так покалечился. Тогда мы с ним на равных в состязании «почемучек». Но если он родился в лесу, то ему до меня далеко. Хороший бы у нас с ним разговор получился. – Жаль, на одного доброго человека в деревне меньше стало.

– Да, Обида-Мученик был добрый человек, – сразу согласилась Нава. – Это он с Колченогом нашел тебя за Тростниками, – в несчетный раз принялась она рассказывать героическую историю моего спасения.

В голове монотонно нудело, и на фоне нудения возникала мутная зрительная иллюстрация к повествованию. Типа любительского видео. Бымц… Что такое любительское видео? Раз уж выскочило в связи, то, наверное, некое зримое сопровождение рассказа?… Интересно, как это можно сделать? Чтоб не само в голове возникало, а со стороны смотреть. Еще интересно: почему от этих мимолетных мыслей стало так волнительно в груди, будто ветерок пролетел?

– А еще я вспомнила, – продолжала Нава, – что это не Колченог вовсе твою одежду разрезал и зарыл, а Обида-Мученик. Он когда тебя принес ко мне, то мы сняли твою страшную одежду – никто в деревне не мог понять, где такое растет и как… Вот тогда Обида-Мученик и разрезал твою одежду, и рассадил, думал, вырастет. Не выросло, не взошло даже. И он принялся расхаживать по деревне и у каждого допытываться: почему если любую одежду взять, разрезать и рассадить, то она вырастет, а твоя даже и не взошла? Он и к тебе приставал, приходил и долдонил: почему да отчего? Но ты тогда без памяти был и бормотал в бреду что-то свое и непонятное, а он тебя спрашивал: почему ты говоришь что-то непонятное, почему у тебя слова не такие, как у остальных людей? Но ты его не слышал, и он от тебя отстал.

– А ты говорила – одежные деревья, – удивился я. – Оказывается, надо старую одежду посадить, чтоб новая взошла.

– Так это если хочешь обновить изношенную одежду, – снисходительно улыбнулась она. – А если хочешь что-то новое вырастить, то приходишь к одежным деревьям.

– А может, и мою одежду кто-то с одежными деревьями придумал?

– Нет, не может, тогда бы она взошла, а она не взошла. Да и не могут такого одежные деревья. Потому что никто им представить такое не может.

«А я вам и не такое еще представлю», – подумал я, еще не представляя, что могу представить. Одно устремление обнаружилось. Зудящее. Очень мне хотелось этой девочке сюрприз вырастить.

– Ну, тогда Колченога позови.

– А он сам каждый день приходит, про тебя спрашивает, все сомневается – мертвяк ты или не мертвяк.

– А ты ему что отвечаешь?

– А какой же ты мертвяк?! У мертвяков мужского корня сроду не было, потому они и мертвяки, а у тебя вон какой симпатичненький…

– Нава! – воскликнул я предупреждающе. – Неужели, кроме этого, никаких других отличительных признаков нет?

– Есть, конечно, но этот главный! – удивилась она моему возмущению. – Сразу видно. А по фигуре бывают и похожие.

– Так мужики тоже в штанах ходят – ничего не видно!

– Еще как видно – корень, как ни прячь, он отовсюду торчит.

– Ну, по твоим рассуждениям, женщины тоже мертвяки – нет у них корня, главного отличительного признака.

– Скажешь тоже, – засмеялась она. – Ты, Молчун, иногда как скажешь, так хоть стой, хоть падай! Женщину даже ты с мертвяком не спутаешь. Женщина и есть женщина, даже глупый мертвяк женщину сразу узнает, а ты говоришь женщины – мертвяки. Смешной ты, Молчун!

Я вздохнул. Спорить бесполезно – она меня не слышит. Не разумеет. Хотя это я не разумею. Она в своем мире, а я – чужак. Тащу свои комплексы из другого мира. Ничего не помню, а комплексы сохранил. Глупость очевидная.

– Ну, давай оденемся, а то вдруг опять придет, – поторопил я. – А я не смогу ему показать, какую одежду замечательную ты мне вырастила.

– Да вот, вырастила, – гордо улыбнулась Нава. – Давай оденемся. Вдруг и правда кто придет. Колченог – не знаю, он не очень любит ходить, хотя вот тебя с Обидой-Мучеником аж от Тростников доставил. Это ерунда, что не он тебя нес, он то, что из тебя падало, собирал, да только потом все выбросил – страшно стало. И Обиду-Мученика разговором вдохновлял. Мы без разговоров никак не можем. Ты это, Молчун, учти и не молчи, как Молчун. Болтать без умолку, как Болтун, тоже плохо. Потому что все говорить хотят, а когда только один говорит, то другим плохо. Потому что слова если в голове появились, то должны изо рта выскочить, а то голова лопнет.

За разговором она помогала мне натянуть штаны и рубаху. Я поел кашу чисто, ничего на себя не капнул, не успел – отобрали. Вторая процедура одевания прошла легче – я уже мог сам задирать ноги и руки и делать прочие необходимые телодвижения.

– Ты поела бы, пока еда свежая, не перебродила, – вспомнил я, что она сама еще не ела.

– А и поем, – обрадовалась Нава. – Я все думаю, что я еще не сделала, а оказывается, не поела. Ну, ты посиди рядом. Мне с тобой веселей есть будет. А то, когда одна тут жила, редко готовила. Скучно одной-то есть. Совсем мало еды не сделаешь; когда мало, она не так вкусно получается, а на одну много не надо. А с тобой теперь хорошо – и тебя покормить, и самой поесть.

– Не болтай, Нава, садись и ешь, – подтолкнул я ее рукой к табуретке.

Она и села, и есть начала. Я сидел напротив и любовался. Очень мне понравилось, как она ест. Не жадно, чистенько-аккуратненько, но со вкусом, с наслаждением едой. Что-то мне это напомнило, как будто я когда-то уже так сидел и смотрел, и мне нравилось сидеть и смотреть, хоть я знал, что первый раз вижу, как Нава ест.

– А давай я тебя тоже покормлю, – предложила она. – Ты так вкусно смотришь на меня!… Чуть-чуть… Чтоб живот не заболел.

Она протянула ложку с кашей мне. Я с удовольствием снял губами с ложки кашу, стараясь быть предельно аккуратным.

– Как ты хорошо кушаешь, – похвалила кормилица. – На еще.

Я взял, но посоветовал, жуя:

– Сама ешь, чтоб вместе.

– Угу, – кивнула Нава, наполнив рот кашей. Хорошо у нас получалось.

И тут в дверях послышались покряхтывание, попыхивание и ехидный скрипучий смешок:

– Шамаете, значит… Меня не дождались, сами все хотели слопать… А я тут как тут, иду мимо, чувствую – пахнет… Как не зайти? Когда в доме есть еда, надо заходить и снимать пробу. Оказать внимание хозяевам. Дом без гостя, что человек без кости.

Он решительно приставил к столу третью табуретку, подвинул к себе котелок, с сопливым хлюпаньем понюхал его содержимое и, взяв мою ложку, лежавшую на столе, принялся есть.

Я вопросительно посмотрел на Наву. Вроде старого человека гнать неудобно, но как-то он себя не так ведет, нехорошо. Как у них здесь принято? Не должен ли я защитить свою женщину?