Марина Дяченко - Мир наизнанку (сборник)

За окнами быстро темнело, и горы, без того скрытые туманом, пропали вовсе. Здесь мы в безопасности, думал Руслан и повторял про себя эти слова, пока они окончательно не потеряли смысл. В безопасности – от чего? От тоски, от страха? Через шесть месяцев, когда перевал откроется после зимы, эпидемия, наверное, пойдет на спад. Никто не знает точно. Полгода назад тоже думали, что через шесть месяцев эпидемия пойдет на спад… Когда он в последний раз говорил с отцом по мобилке, тот бодрился и уверял, что карантинные меры вот-вот отменят…

Потом мобильники перестали работать.

Вернулся Хрустик, притащил пакет с печеньем и две пачки с чайными пакетиками.

– Молодец, – похвалил Джек. – А Валенку ничего не дадим. Он дров не носил, он печку не топил…

Руслан повернулся к ним спиной и закрыл глаза.

Он запретил себе думать о родителях. Делом чести было выжить, это был долг перед ними, долг, который надлежало исполнить любой ценой. Джек, Пистон, Хрустик, молчаливый детдомовец Дима, еще один парень по кличке Попугай вскипятили чайник и принялись хрустеть печеньем на подоконнике.

– Батареи жарят, – сказал Пистон.

– Нормально, – подхватил Хрустик. – Жратва есть в холодильниках, с голоду не подохнем.

– А выпивки нет?

– Выпивки не видел, – Хрустик виновато засопел. – Вот с этим плохо, тут не добудешь.

– В медпункте должен быть спирт, – предположил Пистон.

– Спирт – это бы здорово, – согласился Джек. – Иначе чего тут делать? Столько-то времени?

– Плеер есть, – заговорил Попугай. – Ди-ви-ди в смысле, и экран неплохой. Я видел там у них в зале… Какие-то диски, кинище есть. Будем смотреть, значит.

– Тут и классы есть, – Пистон хохотнул.

– Да кто нас учиться заставит? И чему, главное, учиться, если все вот-вот накроется тазом?

– Не накроется, – не очень уверенно предположил Пистон.

– Тут девки в старшей группе, – пробормотал Джек. – Одна, Алиска, так у нее такие буфера!

– А даст? – жадно спросил Хрустик.

– Тебе – точно нет! – отрезал Джек. – А кому-то другому…

Он понизил голос и забормотал глумливо, и Руслану сразу же показалось, что говорят о нем. Все засмеялись – хором, и Руслану захотелось укрыться одеялом.

Поспать бы. Во сне хорошо. Может, приснится прежняя жизнь, приснятся родители. Время, когда не было эпидемии.

Он поднялся, пошатнувшись. Сунул ноги в ботинки.

– Ты куда? – сразу спросил Джек.

– На кудыкину гору.

– Ну, иди.

Руслан вышел. Коридор был пуст, из-за двери соседней палаты долетали возбужденные голоса. Сейчас все сбились в компании и утешаются как могут – рассказывают анекдоты, пьют чай. Девчонки, наверное, прибирают в комнатах, расставляют фотографии в рамках, раскладывают игрушки, пытаясь прижиться, врасти, свить гнездо, маленькими ритуалами задобрить этот мир и стать в нем своими…

Он подошел к окну в конце коридора. Не увидел ничего, кроме своего отражения: высокий, когда-то плотный, а теперь исхудавший парень с выступающими скулами и ввалившимися глазами, очень коротко стриженный, чуть лопоухий. Уши у него от отца.

Он сложил ладони очками и прижался к стеклу. Увидел летящий снег и отраженный свет, падающий из окон. Через несколько секунд лампы под потолком притухли. Берегут энергию, подумал Руслан. Наверное, на ночь вообще отключат.

У него где-то был фонарь, но рыться в рюкзаке не хотелось. Сгорбившись, иногда касаясь рукой крашеной стены, он проковылял к двери в туалет. Из душа тянуло запахом влаги.

Он вымыл руки серым гостиничным мылом. Вытер единственным полотенцем, висящим на крючке. По темному коридору проковылял обратно, постоял перед дверью в комнату, вошел. Его не заметили – как-то слишком демонстративно.

Он откинул одеяло на своей кровати. Простыня была полностью мокрой. На Руслана пахнуло характерным запахом свежей мочи.

– Спокойной ночи, сынок, – ласково сказал Джек за его спиной. – Ой, что это? Ты уже уписался?

Посреди ночи Руслан проснулся от холода.

Накануне он отыскал незапертый склад со всяким барахлом, где среди прочего нашелся продавленный, кое-где прожженный сигаретами диван. Снег к тому времени прекратился, вышла луна, и в окошко, забранное фигурной решеткой, падал широкий сноп света. Снаружи, на заснеженной площадке, стояли четыре автобуса, которые завтра с утра должны вернуться за перевал. Руслан долго смотрел на горы, на скрюченные сосны, росшие под окном и казавшиеся старухами в белых платках. Потом лег, укутавшись в свою зимнюю куртку, и почувствовал себя почти спокойным.

Здесь даже было уютно.

У дальней стены громоздились один на другом два конторских стола. Рядом стояли лыжи – старые, но на вид совершенно целые. Согнувшись пополам, как великан с желудочными коликами, возвышался скатанный в трубку ковер. Кажется, здесь раньше был санаторий для детей с легочными заболеваниями… Или сердечно-сосудистыми… Никогда бы не выходить из этой комнаты. Стать бы домовым, которого никто не видит.

Корпус жил поздней вечерней жизнью. Кто-то ходил по коридорам, громко стуча башмаками. Где-то смеялись, где-то еле слышно плакали. Начальственно взмывали голоса воспитателей. Хлопали двери.

Урчали водопроводные трубы. Здание недавно ремонтировали, видно по свежей плитке в местах общего пользования, по замененным кранам и розеткам. Канализация работает, вода уносится в стоки с немыслимой скоростью. Это надежное, даже комфортное убежище. Перевал вот-вот закроется, мы останемся в безопасности на шесть месяцев.

Он повторил «мы в безопасности» десять раз и заснул, сбившись со счета. И вот проснулся среди ночи от дикого холода.

Из неплотно закрытой форточки несло морозом. Снаружи завывал ветер. Луна исчезла, но какой-то свет все-таки был – Руслан ловил очертания предметов расширенными до предела зрачками. Все окна надо утеплить, сказал себе Руслан. Странно, что до сих пор этим никто не занимался.

Он встал, чтобы согреться. Сделал несколько упражнений, ударился рукой о сломанный стул и зашипел от боли. В корпусе теперь было тихо, ни звука, кроме завывания ветра… И отдаленных шагов. Кто-то из дежурных воспитателей обходил коридоры.

Потом хлопнула входная дверь. Она была железная и запиралась на ночь. Значит, кому-то понадобилось ее отпереть.

Хлопнула вторая дверь – дверь маленького тамбура. Идущий совсем не беспокоился о ночной тишине. Он шел через холл, торопливо, почти бежал.

Шаги зазвучали совсем близко. Человек прошел – просеменил – по коридору, торопливо поднялся по лестнице. Руслан прижал ухо к двери.

Человек кого-то позвал – приглушенно, но все равно очень громко. Руслан не расслышал имени. В голосе, далеком и неразборчивом, было нечто такое, что у Руслана подтянулся живот.