Марина Дяченко - Мир наизнанку (сборник)

Тогда он повернулся и пошел назад, ни о чем не думая. Перестал чувствовать пальцы в ботинках. Чуть не потерял рюкзак. Но вниз идти было легче, и скоро сквозь снежную муть проступили очертания строений.

Света в здании не было. Руслан прижался к первой же батарее, в холле, и грелся, пока она не остыла окончательно. Очень болели, отогреваясь, пальцы рук и ног. За окнами валил снег, и неизвестно было, пройдут автобусы через перевал или нет.

Не пройдут. Вернутся. Обратная дорога займет время: водители будут спускаться очень осторожно.

Полтора часа до перевала и два… или даже три обратной дороги. Но, возможно, они скоро поймут, что через горы не проехать, и тогда вернутся раньше.

Автобусы перегружены. Туда набился весь обслуживающий персонал, воспитатели, все, кто здесь был. На каждое место по полтора человека. Стоят в проходах. Водителям не позавидуешь. Водители, а не кто другой, станут принимать решение, вернуться или нет…

Тяжело хлопнула входная дверь. Руслан подскочил. Бросился к выходу, спотыкаясь в темном холле. В маленьком тамбуре намело снега по щиколотку: входя, Руслан не запер дверь, и теперь ветер распахивал и захлопывал ее.

Дрожа, он выскочил наружу. Автобусов не было – площадка перед корпусом на глазах порастала сугробами. В ста шагах уже ничего нельзя было разобрать. Руслан схватился за дверную ручку, потянул на себя, преодолевая силу ветра, – и вдруг увидел в пяти метрах, под корявой сосной, человеческую фигуру.

Человек был без пальто и без шапки. Метель облепила его ватой, сделав похожим на снеговика. Смутная безликая фигура шагнула к Руслану – и вдруг остановилась, будто только что его увидев.

У Руслана хватило мужества захлопнуть дверь. Засов – стальная полоса в мощных петлях – поддался со второй попытки, взвизгнул и встал на место.

Пятясь, Руслан налетел спиной на вторую дверь. На ней не было замка, только защелка. Руслан захлопнул ее и бросился вверх по лестнице, прочь из холла, оставляя мокрые следы.

Паника мешает думать. Он заметался на втором этаже: двери жилых комнат не запирались даже символически. О планировке здания он имел очень смутное понятие, и не было времени, чтобы сориентироваться. В ужасе он бросился на чердак, но чердачная дверь оказалась закрытой на огромный замок.

Окна на первом этаже такие хлипкие. Без решеток. Только на складе, где он ночевал, решетка была, но какая же слабенькая там защелка!

Он заставил себя спуститься на второй этаж и бегом, через относительно светлый коридор, переметнулся в административное крыло. Здесь двери были обиты дерматином и снабжены табличками. Руслан рванул первую незапертую дверь и оказался в просторном кабинете коменданта. Первое, что бросилось в глаза, – решетка на окне, несмотря на второй этаж. Второе – спасительное – замок на двери.

Щелчок. Руслан огляделся. В комнате было почти темно – из-за непроглядной метели за окном. Тяжело дыша, Руслан передвинул низкий диван и забаррикадировал дверь изнутри. Попытался сдвинуть книжный шкаф, но тот оказался невыносимо тяжелым.

Обрывая петли, он задернул серые шторы. Потом забился в угол, в нишу между двумя шкафами, и замер.

Выл ветер. Еле слышно дребезжало стекло. Руслан попытался вспомнить, куда выходят окна кабинета, но не смог сосредоточиться. Да это и не имело значения.

Снова заболели примороженные пальцы. Там, на дороге, он испугался холода и вернулся, а надо было идти! Идти, согреваться на ходу, шагать. Через двенадцать часов, ну ладно, пятнадцать, он вышел бы на перевал.

Или не вышел бы. Не важно. Лучше спокойно замерзнуть в горах, чем сидеть теперь в закрытой комнате и прислушиваться, не зазвучат ли в коридоре шаги мертвеца.

Тот человек мертв. Люди, умершие от лихорадки Эдгара, встают через несколько дней или даже недель. В это сначала не верили, а потом вспыхнула паника еще большая, чем после начала эпидемии… И было уже поздно что-то делать, потому что от лихорадки Эдгара половина заболевших умирает. А из умерших – девять десятых встает. Некоторые еще помнят, что они люди, другие – нет.

Метель начинала стихать. Порывы ветра становились слабее и реже, в кабинете явно посветлело, Руслан мог теперь разглядеть на противоположной стене календарь, который поначалу казался ему просто цветовым пятном. На фотографии, иллюстрирующей ноябрь, был парк с гуляющими людьми, клумбы с красными астрами и желто-оранжевые клены.

И еще на стене обнаружились часы. Секундная стрелка шла коротенькими рывками, и в ее движении было что-то успокаивающее: время, по крайней мере, не остановилось.

Снаружи вышло солнце. Луч косо пробился сквозь щель в занавесках и почти коснулся ботинок Руслана. В кабинете время от времени потрескивала мебель: может быть, шкафы проседали под свежим грузом каких-нибудь никому не нужных документов. Этот звук подчеркивал тишину, воцарившуюся в корпусе: тишину глубокого безлюдья.

Руслан шевельнулся. Звук движения, треск половиц, собственное дыхание показались ему оглушительными. Мертвецы не дышат, им не надо разминать ноги, что стоит такому остановиться за дверью комнаты – там, в коридоре – и терпеливо ждать?

Их тянет к живым. Руслан читал в Интернете, когда еще Интернет работал, что было много случаев убийства людей мертвяками. Но даже если мертвяк просто постоит рядом – ты с гарантией получаешь лихорадку Эдгара.

Трясясь от холода, он выбрался из своей ниши. Взгляд его упал на стол коменданта: там помещался черный телефон.

Телефон!

Старинный пластиковый аппарат, сочетающий нелепость музейного экспоната и музейную же солидность. Здесь есть телефонная линия! Вот что надо было сделать в первую же минуту! Руслан понятия не имел, куда звонить и чего требовать, но одно сознание, что он здесь не один и есть связь, сделало его счастливым на целую долю секунды.

Он схватил трубку. Пластмасса молчала, мертвая.

Он постучал по рычагам. Может быть, провод был, но оборвался. Может, другие телефоны в здании работают? В пластиковом окошке можно было разобрать написанные карандашом номера: ноль тридцать три – генераторная, ноль тридцать четыре – склад…

Он попытался вспомнить: упоминал ли кто-то из взрослых телефонные переговоры с внешним миром? Не упоминал, но это ничего не значит. Кстати, сколько времени прошло? Автобусы могли уже вернуться. Вот сейчас он выглянет из окна – и одновременно они покажутся в конце видимого участка дороги, осторожно приминая снег колесами, выбрасывая из-под хвостов облачка дыма…

Он прокрался к окну. И дорога, и площадка перед корпусом оставались чистыми и пустынными. Ни единого следа на белой пелене. Ни птичьего, ни звериного, ни человечьего. Гладко. Тишина.