Джон Бойд - Повесы небес

Затем я объяснил ей функцию МУКа — освоение и эксплуатация планет. Лицо ее при этом приобрело прежнее отсутствующее выражение.

— Ты должен превратить планету студентов в рабочий лагерь?

— Ради тебя я превратил бы ангелов Небес в демонов Ада… Но это не так плохо. Вашим людям, как жителям цивилизованной невоинственной планеты, были бы назначены сниженные страховые взносы.

— Это отличие, очевидно, дается не совсем даром, — сказала она. — Как бы сильно ни любила я тебя, но я не принесла бы твою планету в жертву учености. А разве нельзя ввести Харлеч во Всемирное братство?

— Нет, — ответил я, — потому что у вас нет военной обороны. Земле придется сделать вас подмандатными и затратить большие суммы, чтобы защитить вас от мародеров. Кара задумалась, а потом спросила:

— А откуда возьмутся эти мародеры?

С прозрачностью разоблачаемого знания мой ответ вышел одновременно из сердца и из губ:

— С Земли!

Кара чуть улыбнулась, потянулась и взяла мою руку.

— Будь со мной всегда, Джек, но не убивай Реда, пока мы не поговорим с тобой попозже. Теперь же дай мне поспать. У меня были трудные роды и я устала.

— Курьер Бубо говорил, что роды были легкие.

— Для ребенка — да, но не для родителей.

Веки ее опустились, я поцеловал ее в лоб и вышел. Ее последнее требование лишь упрочило мое решение. Я знал, что на Земле при искусственном осеменении имя доноров держалось в тайне от матерей из опасения, что они могут предаться любви с отцом ребенка. Но Реду О'Харе никогда не придется требовать ни капли любви. Мой накал повышался от предвкушения конца его нездоровой деятельности.

Мания преследования для больного вовсе не неприятна. Я дрожал в пылу ярости, когда шагал к станции метро, с расслабленными мышцами и настороженными чувствами. Я снова стал студентом высших курсов, направляющимся на теннисный корт и играющим с самой хорошенькой девушкой на курсе, когда в поезде, идущем к футбольному полю, мой здравый смысл оживлял лица юношей, едущих со мной. Когда я вышел на поверхность, вдыхая сырой от тающего снега воздух, и проверяя — чисто ли небо, я затрусил к кораблю; активность возбудила во мне приподнятое настроение.

Наконец-то Ред преподнес мне самый желанный подарок — моральное оправдание его убийства. Наши жизни сплетались для этого заключительного действия с того самого момента, как он обманом вытурил меня с нижней койки в Мэндэне. Напряженность увеличилась, когда он втравил меня в драку с военными полицейскими. Затем этот рыбоед осквернил храм брата Бена своей гэльской тарабарщиной и только он оказался способным перефразировать Заповеди, населить проститутками Вифлеем и устроить распутные танцы на Последней Трапезе.

Я жаждал жертвоприношения и кровавого искупления!

Теперь запруда прорвалась, Selah, [123] Selah (села) — еврейское слово, которое появляется в конце стихов в псалмах; по традиции ему придается значение "навсегда". и моя душа очистится в водах потока. Похоть была его трагическим недостатком. Его доступность спровоцировала изнасилование меня Тамарой в гримерной, а теперь он еще оказался отцом моего ребенка. И пока этот Антихрист из графства Мит не будет сожран победоносным Львом из Алабамы, лев не должен пастись со своими агнцами в мире на пастбищах Небес.

Забывшегося в ликовании, меня чуть не поразило прокатившимся заградительным огнем молний, но я успел запрыгнуть на рампу космического корабля и вскарабкаться по трапу в склад оружия на четвертой палубе. Туда я собрал все оружие, имевшееся на борту корабля — два лазерных ружья и два пистолета, и засунул их в рюкзак. Затем я настроил систему охранения корабля на уничтожение, с управлением дистанционно по сигналу передатчика тревоги, вделанного в хомутик на ремне, надетом мной поверх туники. Чтобы предотвратить кровопролитие невинных, я настроил систему так, чтобы она реагировала на тело с верхней конечностью красно-рыжего цвета и с температурой 36,8 градусов Цельсия.

Когда я снова выбрался на рампу, молнии уже исчезли, небо было молочно-белого цвета, а прошедший шторм оставил хлопья мокрого снега, прилипшего к ветвям деревьев, что придало рощам вид красочной Рождественской открытки. Шагая вперевалку по снегу, с мешком за плечами, я настолько почувствовал себя почти Санта-Клаусом, что даже стал напевать на мотив рождественского гимна:

Я сошел с ума? Возможно. Но я никогда не испытывал такой радости. Только одно маленькое горе омрачало мое счастье — мне хотелось бы, чтоб и О'Хара мог разделить мою радость по поводу его близящейся кончины.

Вернувшись в квартиру, я спрятал в стенной шкаф оружие, кроме пистолета, который засунул в портупею, и перешел по туннелю в квартиру Реда. Как я и ожидал, его не было дома, но он оставил мне записку у своего секретаря. Я развалился на его софе и прочитал:

"Дорогой Джек. В то время, как ты читаешь это письмо, я буду далеко.

Имей в виду— я не убегаю. Я хочу дать тебе время успокоиться, чтобы у тебя выросло и окрепло желание простить меня и между нами не произошло ничего такого, в чем бы потом не пришлось раскаиваться тому, кто останется один.

Кара беспорочна. Лицо ее обеспокоило меня, когда ты знакомил нас, но, видимо, ее лицо не задержалось в моей памяти. Вид младенца напомнил мне о ней и я могу уверить тебя, что между нами ничего не было, Кара любит тебя и считает тебя отцом ребенка. Пусть продолжает так думать. Мое собственное родство с ней было клиническим, и насколько я правильно припоминаю, в высшей степени односторонним.

По правде говоря, я надеюсь, что, когда пройдут шторма, мы вернемся следующим летом на Землю друзьями поставим в покое эту планету. Но сейчас я даже рискнуть не смею заговорить о трубке мира между нами.

Всегда твой Ред.

P.S. В качестве Иисуса Христа ты стал бы звездой. Может ты найдешь в своем сердце силу продолжить постановку о Крестных муках. Она останется в памяти харлечиан навсегда. А мы с тобой исчезнем".

Я свернул письмо, спрятал его в карман туники и встал. Разговаривая с секретарем, я небрежно бросил:

— Мне хотелось бы, на случай, если он позвонит, оставить для него сообщение. Скажи ему, что он — жертва заблуждения. Мой дед был рыжий.

От Реда я пошел к Бубо. Когда я подошел, стоящий у дверей центурион в черной форме встал по стойке смирно.

— Втяни живот, солдат! — одернул я парня. Он повиновался.

— Для преторианской гвардии ты слишком неряшлив, — вспыхнул я. — А ну, поглядим на твою строевую подготовку. Напра-во! Энергичней, солдат! Вперед, шагом марш!