Джон Уиндем - История с лишайником

— Пей. Все до дна, — сказал он ей, когда она на минуту перестала пить.

— Не насилуй меня, Ричард.

— Пей, — настаивал он, стоя над ней до тех пор, пока она не выпила до конца.

Она снова умостилась в уголке дивана, перестала плакать, успокоилась и через минуту на ее лице не осталось даже следов недавних слез. Только глаза все еще блестели, веки были слегка покрасневшими, а все остальное исчезло бесследно, как бывает только на детском лице. "И правда, — думал он, глядя на нее, — это лицо ребенка. Тяжело поверить, когда она сидит вот так сгорбившись и теребит свой носовой платок, стараясь не смотреть тебе в глаза, что ей уже больше двадцати пяти лет."

— Итак, в чем дело? — проговорил он с теплотой в голосе. — Что случилось? Какая беда?

Она только покачала годовой, ничего не ответив.

— Не будь глупышкой, — мягко сказал он. — Такие, как ты, не стали бы напиваться без причины. А тем, которые имеют привычку напиваться, нужны куда большие дозы, чем та, от которой ты опьянела.

— Ричард, ты думаешь, что я пьяная? — проговорила она обиженно.

— Конечно. Ты и есть пьяная. Выпей лучше еще одну чашечку кофе, — сказал он.

— Нет.

— Да, — настаивал он. Насупившись, она выпила полчашки.

— Ну, а теперь выкладывай, — сказал он.

— Нет. Это секрет, — ответила Зефани.

— К черту секреты! Я умею хранить их. Как я могу помочь тебе, когда не знаю, в чем же дело?

— Ты не сможешь помочь мне. Никто не сможет. Это секрет с большой буквы, — сказала она.

— Часто уже то, что ты с кем-то поговоришь, приносит облегчение, — сказал Ричард.

Она долго и внимательно смотрела на него. Затем глаза ее заблестели, наполнились слезами, и она снова начала плакать.

— О боже! — проговорил Ричард и сев рядом с нею на диване, взял ее за руку.

— Послушай, Зеф, милая, — сказал он, — временами вещи приобретают жуткие очертания, а особенно тогда, когда ты остаешься один на один с ними. Давай разберемся во всем вместе, чтобы там ни было, и подумаем, что делать. Это не ты, Зеф, это совсем на тебя не похоже.

Она схватила его за руку, и слезы закапали из ее глаз.

— Я боюсь, Ричард. Я не хочу этого. Я не хочу.

— Чего ты не хочешь? — спросил он, глядя на нее. Она покачала головой,

Вдруг его поведение резко изменилось. Он хмуро взглянул на неё, а потом спросил:

— И ты только сегодня об этом узнала?

— Сегодня утром, — ответила она.. — Но сначала — как бы тебе сказать… сначала это показалось мне чем-то заманчивым.

— О! — простонал он.

Почти минуту они молчали. Потом он внезапно повернулся к ней и взял ее за плечи.

— О боже, Зефи… О Зеф, дорогая… Почему же ты не подождала меня?

Зефани глянула на него каким-то задурманенным, жалобным взглядом.

— Ричард, милый, — проговорила она печально.

— Кто он? — допытывался Ричард с гневом. — Ты только назови мне его, и я, я… Кто это сделал?

— Как кто? — папа, конечно, — сказала Зефани. — Он хотел как лучше, — добавила она миролюбиво.

У Ричарда от удивления открылся рот и опустились руки. Какую-то минуту он стоял ошарашенный, словно его ударили молотком по голове. А когда пришел в себя, хмуро проговорил:

— Кажется, мы говорим о совсем разных вещах. Давай разберемся. Что же оно такое, чего ты так страшно не хочешь?

— Ох, Ричард, не будь злым, — жалобно попросила она.

— К черту все это! Нет, я добрый. Но у меня тоже шок. И теперь единственное, чего я хочу, — знать, о чем это мы, черт возьми, говорим?

Она рассеянно Посмотрела на него:

— Обо мне говорим, Конечно. Обо мне и о том, как я живу, живу, живу. Только подумай, Ричард. Все старятся, дряхлеют и умирают, и только я живу… живу… живу… совсем одна, и все живу… живу… живу… Теперь это уже не кажется мне заманчивым, я боюсь этого. Я хочу умереть, как другие люди. Не просто жить и жить — а любить и жить, и постареть, и умереть. Это все, чего я хочу.

Она закончила, и слезы еще сильнее потекли у нее из глаз.

Ричард внимательно слушал ее.

— Ну, а теперь у тебя какое-то болезненное, состояние, — сказал он.

— Так это и есть болезнь — жить, жить и жить. Чрезвычайно тяжелая болезнь. — согласилась она. Он решительно приказал ей:

— Хватит, Зеф. Время кончать с этим бесконечным «жить…жить». Тебе уже пора ложиться. Постарайся утешить себя мыслью о печальной стороне жизни — утром все зеленеет и растет, а вечерней порой — вянет и засыхает. Что касается меня, то я желал бы немного больше этого «жить… жить», чтобы оттянуть увядание и старость.

— Но двести лет ведь слишком много, чтобы жить… жить… жить…, я думаю. Такую длинную-длинную дорогу пройти совсем одинокой. Двести лет это… — Она вдруг замолчала, глядя на него широко открытыми глазами. О милый! Я не должна была этого говорить. Ты должен все это забыть, Ричард. Секрет. Очень важный секрет, Ричард!

— Хорошо, Зеф, милая. Я сохраню его. А теперь ложись спать.

— Не могу встать. Помоги мне, Ричард! Он поднял ее, провел в спальню и уложил в постель. Она крепко обвила руками его шею.

— Останься, попросила она. — Побудь со мною. Прошу, Ричард.

Он попытался разнять ее руки.

— Ты немного пьяна, моя милая. Попытайся успокоиться и заснуть. Завтра будешь здорова.

— Но я же такая одинокая, Ричард. — Снова потекли слезы. — Я боюсь. Совсем одна. Ты умрешь, все умрут, а я буду жить… жить… и жить…

Ричарду удалось освободиться от ее объятий. Он силой опустил вниз ее руки. Она отвернулась и заплакала в подушку. Он постоял с минуту возле постели, наклонился и нежно поцеловал ее за ухом.

Оставив дверь в спальню слегка приоткрытой, он вернулся в гостиную и закурил сигарету. Не успел он еще докурить ее до конца, как всхлипывания стали раздаваться реже, и, наконец совсем утихли. Он подождал еще какое-то время, потом на цыпочках вошел в спальню. Выключая свет, он слышал ее равномерное дыхание. Ричард осторожно закрыл двери, взял свои пальто, шляпу и вышел из дому.

Оказалось, что рассказать обо всем Джейн было намного сложнее, чем представлял себе Поль. Сначала он совсем забыл, что в этот вечер они были приглашены на коктейль, очень для нее важный. Его поздний приезд она встретила ледяным молчанием, а его предложение не пойти на этот коктейль грубо отвергла. Потом сам коктейль, который, вместе со скромным ужином, продолжался целый вечер. И, наконец, легкий ужин дома, который дополнил мизерную закуску в гостях и не предоставил возможности для сообщения такой новости. И Поль решил подождать, пока они не лягут спать. Но Джейн сразу же закуталась в одеяло, демонстрируя свое намерение тут же уснуть. Пришлось перенести откровение на следующий день.

Характер Джейн формировался в условиях, совершенно чуждых для Саксоверов, и. самыми важнейшими из них были финансовые дела, ибо, если в семье Саксоверов деньги составляли лишь побочный «продукт», который, казалось, вырастал сам по себе, то постоянной, заботой ее семьи, сколько она себя помнила, были проценты с капитала, который постоянно уменьшался.