Максим Чертанов - Казнить нельзя помиловать

- Зачем?! Ты не поступаешь, как предательница? Где же твоя женская солидарность?

- Просто прикольно будет. Потом посплетничаем. Неужели не интересно услышать, о чем говорят женщины, когда одни остаются?! Хотя тебе, конечно...

- А если меня засекут?

- Я и не стану врать, что одна дома. Так прямо и скажу: Ванька, мол, дрыхнет в спальне.

- Ну если ты не боишься, что о тебе подумают плохо...

- Почему же плохо?! Ты удивительно хорош собой. Хоть и из Гадюкино все же Дориан. Может, я хочу, чтоб мне позавидовали! - она ослепительно улыбнулась.

- Ты змея... - я покрутил головой. - Вот потому вам никогда и не выползти из-под мужчинского ига, что вы друг с дружкой все соперничаете, причем из-за сущей чепухи.

- Ванька, они вот-вот придут. Говори быстро: остаешься или нет?

Я бы, конечно, не согласился на столь нелепое предложение, если б не мое намерение во всем угождать Марине. А не останься - не услышал бы чрезвычайно интересного разговора, который оказал влияние на все мои дальнейшие мысли и поступки. Значит - то была судьба.

Спальня оказалась неожиданно "буржуазная": уютная, темная, в гобеленовых обоях, с фантастических размеров кроватью, но без всяких особенных зеркал, кроме как на дверце громадного шкафа-купе. Никаких вам наручников на гвоздях или чего-нибудь в таком духе. Ничего-то я не понимаю в жизни куртизанок. Какая странная прихоть! Конечно, любопытно узнать, о чем толкуют женщины в своей компании. Надо думать, о мужиках - о чем же еще? Нет, не стать им господствующей расой, поезд уже ушел. За несколько тысячелетий рабыни так возлюбили свои золоченые цепи и бриллиантовые плетки, что добровольно от них не откажутся.

Не в этом дело. Просто у баб от природы отсутствует инстинкт завоевания, экспансии, преодоления, борьбы. А как без этого сделаться господином? Чтобы главенствовать, мало иметь силу: надо обладать желанием постоянно мериться этой силой с другими, применять ее по поводу и без повода, подчинять, покорять, завоевывать, ставить на колени.

Положим, Маруся-то способна всех строить и командовать. Но напрасно она видит во мне своего естественного союзника в необъявленной войне полов. Она умна, но все же воспринимает меня как "подружку" в мужском обличье. А в действительности мою психику от психики Артема отделяют миллиметры, а вот между мной и ею - бездонная, непреодолимая пропасть. По идее я для нее должен быть еще худшим врагом: Артему со товарищи она нужна хотя бы как самка, а мне не нужна совсем. Разве равнодушие не хуже угнетения?

Впрочем, мне трудно судить; меня никогда в жизни никто не угнетал. Маринка не ошиблась: я никакая не загнанная лошадь, я кошка, то есть кот, разгуливающий сам по себе; старый боец, потрепанный и одинокий; боец усталый, холодный и бессердечный, и горе неосторожному, кто попадет под мою лапу: в бархатных ножнах скрыто орудие, несущее смерть. Долго я занимался самоуничижением - хватит. Держитесь, вишневые глаза: пора выходить на тропу войны. Обольщение - всегда дуэль, захват, насилие моей воли над чужой. И доселе в моем послужном списке поражений не было.

Одни победы, но ни крупицы счастья. Позер, фат, самовлюбленный придурок! Так и треснул бы сам себя по башке - за пристрастие к красивым словесам в особенности. Долбаный Дориан Грей из деревни Гадюкино! Обругав себя за идиотское бахвальство, я улегся на кровать и открыл "Солярис". Подушки слабо пахли духами.

Разбудил меня взрыв хохота за стеной. Черт, больше двух часов дрых! Мимо двери простучали каблуки - хозяйка прошла в направлении кухни. Надо думать, за очередной порцией кофе... или водки? Идет обратно. Голоса стали глуше - закрыли дверь в коридор. Я сунул в книгу закладку и, стараясь двигаться более-менее бесшумно, встал, подошел к стене и уселся на корточки. Звяканье, бульканье. Слова можно разобрать...

- ...Один мужик рассказывал, как он бросил жену, - говорила Лиза. Ведущий его спрашивает: "Так почему же все-таки вы бросили свою жену?" А тот отвечает: "От нее не было никакой пользы". И мне это запало в голову. Про пользу. Зачем нужен муж, если от него нет пользы? Танюха, от твоего мужика много пользы?

- Не знаю насчет пользы, - голос Татьяны дрогнул. - Никогда не думала... в таком ракурсе. Девки, как мне плохо, если б вы знали! Он меня ненавидит.

- А с виду кажется, что у вас с Олегом все так хорошо...

Точно: завели про любовь. Бабье! А нашу жутковатую телевизионную игру они, небось, обсудили, пока я спал. Все интересные разговоры проворонил, кретин. А ведь и мне казалось, что у Тани с Олегом все хорошо, красивая пара и все такое...

- А на самом деле сплошной ужас... - вяло отозвалась Татьяна. - Если б я могла разлюбить!

- Можно разлюбить усилием воли, - сказала Лиза. - Надо захотеть.

Пауза. Стаканы звякнули. Сидеть на корточках я устал и лег на ковер, опираясь на локоть. Что у них там упало, стул? Музыку включили, теперь вообще ничего не слышно. Божественный Фредди: "The Show must go on". Какой звук! Вся техника у нее в доме хороша. Правильных друзей выбирает, богатеньких. Генералов... Музыку сделали тише, и я услышал Танин голос:

- ...такой случай, - говорила она. - Когда сильно захотела, и все получилось... Только я захотела убить... мысль может убить человека. Если сильно-сильно захочешь...

Сердце у меня подскочило и забилось у самого горла, в руках, в висках. Знаете, как бывает, если о чем-то тайно, напряженно думаешь, и вдруг рядом некто произносит те самые слова, которые крутятся у тебя в голове. Артем... Я же приказал себе забыть про глупости...

- Мой первый муж, - продолжала Татьяна, - был такой тип... Страшно обаятельный, умный... Но пил. Вскоре началось: пьянки, ревность, угрозы, скандалы, измены и все тридцать три удовольствия. Я больше не могла этого выносить. Сколько раз лежу ночью рядом с ним и думаю: хоть бы ты сдох. И я его выгнала, наконец, вроде бы душевных сил хватило.

- Правильно, - одобрила Лиза. - Что за удовольствие жить с алкашом?

- А он спустя некоторое время стал приходить снова, - упавшим голосом сказала Татьяна. - Ласковый, как в первое время. И я поняла, что он меня погубит. И вот помню: я ехала в троллейбусе, вдруг вижу, по улице он идет. И я так ясно, холодно подумала: надо, чтобы он умер. Вдвоем нам на этой земле не жить. А мысль эта была совсем не такая, как когда я раньше в истерике просила: сдохни, сдохни, а ледяная, спокойная мысль...