Александр Морозов - Программист

А в прошлом Иван Сергеевич действительно был ученым. Небольшим, но зато настоящим. В конце сороковых годов входил в группу оптиков, которым присудили Государственную премию. Но с того времени много воды утекло. Давно ушел Постников из оптики и захирел, пропал как мужик. Потому что какой же это мужик — без настоящей работы? А он не работал уже давно — лет десять-двенадцать. Благо при современном обилии новых звучных направлений этого совершенно невозможно заметить. Да никто, наверное, особо и не пытался.

То возглавлял Иван Сергеевич лабораторию НОТ, то прогнозировал научные разработки (разработки чего? и где те прогнозы?), то выяснял, что такое система управления вообще. В нашей фирме, насколько я понимаю, держат его для придания нам интеллектуального лоска. Ну что ж, такая махина, как наше предприятие, может, наверное, себе это позволить?

Тем более что Постников действительно полезен. Входит в редколлегию наших внутренних изданий, активно участвует во всех ученых советах, помогает в организации конференций, совещаний и т. п.

Да, ну а кабинет-то все-таки не его. После очередной реорганизации лишились мы главного инженера, он-то ц сидел в этом кабинете. Ну, свято место пусто не бывает. Так что, думаю, самое большое через месяц займет Иван Сергеевич свое место у окна в нашем кубе со стеклянными стенами.

Займет, чтобы снова давать всем самые неожиданные справки, рассказывать смешные истории из жизни профессоров и академиков, поигрывать громыхающими теоретическими словесами. Ибо, в сущности, хороший человек Иван Сергеевич, неглупый, начитанный, демократичный, душа общества почти. Вот не работает только, жаль. А впрочем, что же жалеть, если ему самому не жалко? Может, он весь выложился на своей оптике. Не верится что-то, но… вполне вероятно. Да и то сказать, денежки ему платят неплохие, жена молодая, что ж — можно лекциями да брошюрами позабавиться. Пахать целину — занятие, конечно, не из самых элегантных.

Хочешь быть элегантным, приспусти пар и иди на двух третях своей мощности. Можно даже на одной трети. В общем, как говорят японцы, главное — не потеть.

Коридор опустел. Несколько минут никто не мог придумать темы для разговора, и перекур закончился сам собой.

Я спускаюсь в проходную и звоню жене Сережи Акимова.

— Алла? Приветствую тебя. Это Гена. Вот именно, Александрович. Он самый. Слушай, Сережа сейчас па машине, отойти не может. Он просил передать, что сегодня опять в ночь выходит. Смотри телек и звони на машину. Да, добавочный 2-40. Всего.

Я показываю пропуск охране и выхожу на улицу.

До следующего выхода на машину около трех часов, Я уже подготовил все, что мне нужно. Поэтому оставшееся время решаю использовать для созерцания и пере-кусона. Чтобы не ограничивать поле созерцания узким переулком, надо пройти до угла и свернуть мимо булочной налево. Через квартал — небольшой парк, а на его противоположном выходе — пельменная.

Я вхожу в парк и подымаю воротник плаща. Эта операция помогает мало, мерзнет-то ведь спина. Не понимаю, чего я таскаю этот плащ, когда все уже с полмесяца перешли на демисезонное.

Какая-то появилась задумчивость. Или инертность? Черт его разберет. Поднимаюсь утром, надеваю то, что висит на вешалке (а на ней висит, конечно, плащ) и выхожу из дома. А если бы в коридоре ничего не висело? Странно, как это я еще не в пиджаке или в рубашке. Вероятно, в сентябре, когда вытаскивал из гардероба плащ, настроение было другим.

Тогда все было другим. Программа не шла, но это не очень волновало. Начинался первый месяц отладки, и я думал, что она вот-вот пойдет. Сейчас ноябрь перевалил за пятнадцатое, а программа все нё идет. И теперь я уже не хожу каждый день в ожидании, что после очередной заплатки она отщелкает все, что ей полагается. До конца. До контрольных распечаток.

Но разве это повод для сверхзадумчивости? Подумаешь, буксует программа! Работа большая и сложная, я делал ее один, Акимова подключили совсем недавно. Формально она расписана за мной аж до марта. Я, конечно, понимаю, что ее нужно сделать скорее, как можно скорее… Стоп. Вот оно в чем дело. Тогда, в сентябре, я не сомневался, что ее нужно пустить как можно скорее. А теперь? Нужно ли? Странный вопрос. Мог ли я предположить, что когда-нибудь он придет мне в голову?

Странный вопрос… Впрочем, не более странный, чем первый звонок Борисова. Когда он раздался? Да где-то в апреле—мае.

Мои воспоминания, не успев стронуться с отправной точки, сразу же застопорились. К скамейке, на которой я сидел, подошла женщина и села с противоположного края. Примерно моих лет. Интересная. Лицо энергичное, умное. Ирония чуть опустила уголки резко очерченных губ. Мягкие каштановые волосы, вероятно, крашеные, уложены в сложную прическу. Вся сочетание хрупкости н силы. Села, запахнула разлетевшиеся полы пальто и, не взглянув в мою сторону, раскрыла сумочку.

Не вынимая всей пачки, достала сигарету и продолжала что-то искать. Я догадался, что ищет спички, и предложил свои. Она поблагодарила, взяла коробок, чиркнула спичкой. Но прикуривать не стала, а, задув огонек, протянула мне спички обратно.

Далее между нами произошел следующий разговор:

— Возьмите, пожалуйста. Я что-то передумала.

— Вспомнилось, что «курить — здоровью вредить»?

— Я этого никогда не забывала. —

— Тогда что же?

— Послушайте, если я дальше буду отвечать, через три минуты вы спросите мой телефон.

— И…

— И я его не дам.

— Обрекаете меня остаток жизни обзванивать сто тысяч московских телефонов?

— Я думаю, их еще больше. Но дело не в этом. Судя по вашей реактивности, вы бросите это занятие, не набрав и десятка номеров.

— Почему вы так думаете?

— Думать надо, когда есть над чем. А в данном случае нет проблемы — вы не выдержите однообразной работы. Ведь вы враг однообразия.

— Послушайте, трех минут еще не прошло, и, чтобы не демонстрировать свою реактивность, я не буду спрашивать ваш телефон раньше срока. Но нельзя ли заранее разъяснить, почему вы мне его не дадите?

— Популярно?

— Предельно. Намеков не понимаю с детства.

— Не вижу необходимости в случайных знакомствах.

— О, это уже не популярное изложение, а целый символ. Символ философии, которая, по-моему, вам не подходит. Вы ее просто взяли напрокат. На случай. А для меня, например, эта встреча вовсе не случайна. То, что я здесь сижу, — вполне закономерно и неизбежно. Я ведь совсем рядом работаю. Остается установить, что вы работаете тоже неподалеку, и от случайности нашей встречи останется меньше, чем ничего: отрицательный ноль.

— Как это: отрицательный ноль?

— Это такая программистская ерунда. Понимаете, электронная машина так глупа, что ей непременно нужен знак перед любым числом. Даже перед нулем. Вот у нас и получается не как у всех людей, один круглый нолик, а два: плюс ноль и минус ноль. Да, ну так а вы… тоже где-то здесь работаете? — спрашиваю я как бы между прочим.