Александр Морозов - Программист

Точного его возраста я не знал. Кажется, года на два старше меня. Но Леонов — сама солидность. Ему, наверное, и в студентах никто в троллейбусе не говорил «молодой человек». Не идет как-то к нему. Спокойная уверенность. Честность. Безукоризненный функционер, именно в безукоризненности нашедший смысл и опору. Холодность и четкость бюрократа, но… без бюрократизма. На глаз заметно, какое удовольствие доставляет ему бесперебойное бумагообращение идущее через него в двух направлениях: от предприятий к министерству и обратно. Циркуляры, заявки, запросы, приказы, справки… Леонова не так уж интересует, почему одному предприятию министерство согласно выделить две ЭВМ, а другому, вроде бы такому же, отказывает даже в одной машине. Не так уж его интересует, правильно ли это, и как вообще все это решено и просчитано там, наверху. Но зато у него бумаги не откладываются в долгий ящик (нет у него этого долгого ящика вообще), зато ни одну цифру не переврет и не пропустит и не поленится по десять раз звонить и писать куда-нибудь за Урал, если хоть одна нужная цифра в заявке не проставлена. Или проставлена, но не так, не в тех единицах измерения, допустим.

Леонов знает свое дело и хорошо его делает. Но за другие дела не берется, и никто их ему не навяжет. Сколько я читал о своих ровесниках книг и фильмов сколько смотрел — и все-то там мечутся мятущиеся натуры: то мещане, тунеядцы, стиляги — заблудшие души, одним словом; то романтики-геологи, строители. Или уж на крайний случай, вундеркиндики, на студенческой, а то и прямо на школьной скамье делающие у-ух какие открытия.

Словом, мечется по страницам и экранам, шарахается из стороны в сторону толпа людей острых, энергичных, рисковых, у которых если уж счастье, то это «счастье трудных дорог», а если уж несчастье, то стало быть, «жизнь дала трещину».

А вот нигде что-то не встречал я героя, похожего иа Леонова. А ведь он почти мой ровесник. И ведь как-то возрастал он, как-то сложились его взгляды, привычки, его характер. Как? Нам виден только результат.

И результат, по-моему, неплохой. Леонов, правда, не выдумает пороха и первым не поедет нa ударную строй-

ку. Но он прямой и открытый человек. Не панибратствует с ребятами, сидящими за соседними столами, но и не лебезит перед министерством. Видел я и убедился несколько раз: зайдут к Леонову из Главного технологического управления или приедет издалека ходок от какого-нибудь крошечного заводика — Леонов всегда и со всеми одинаков: корректен, деловит, доброжелателен.

Не знаю, как и почему раскрывается некоторым людям музыка таких слов: аккуратность, исполнительность, четкость и порядок. Но раз такие люди существуют, зиачит как-то это все-таки происходит. И эти люди — золотой фонд исполинского маховика народного хозяйства. Приводные ремни информации, без которой нельзя ни управлять, ни быть управляемым.

Леонов подошел ко мне и спросил, знаю ли я о выделении семи отделов в ГВЦ. Я ответил, что знаю. Тогда он спросил, знаю ли я о переаттестации. И я снова сказал что знаю. Тогда Леонов сказал так:

— Гена, я тебе могу сообщить две вещи, а выводы делай сам. Во-первых, меня со всеми координаторами переводят в министерство. Это у нас, в общем-то, давпо уже намечалось. А во-вторых, переаттестация начнется недели через две. Как видишь, по странной случайности, это как раз тот срок, который администрация может удерживать работника, подавшего заявление по собственному желанию. Две недели, понимаешь? Начиная с сегодняшнего дня. А администрация… по крайней мере на уровне отдела, администрация будет задерживать. Столько, сколько сможет.

— Значит, тем, кто не желает плыть на новом корабле со старыми капитанами, времени на размышление почти не остается?

— Гена, выводы делай сам. А в общем-то, вся эта история с утверждением Борисова и Телешова — это, конечно, не дело. Тут и ты сыграл двойную, в общем-то роль. Смотри, в общем, сам. На всякий пожарный вот мой новый телефон, в министерство.

Ленов ушел, а я остался. Посреди коридора. Предстояло самое невыносимое для меня: предстояло распорядиться другими людьми. Они решать будут добровольно, но я могу повлиять. Должен буду склонить их к определенному решению. Наверное, склонить будет нетрудно, всегда можно накрутить разную всячину об интересной задаче, о перспективах и тому подобное. Но имею ли я право? Убеждать человека в чем-то не значит ли насиловать его ум?

Я принимаю решение самостоятельно, и мне некому жаловаться, если оно оказывается неправильным. Но если я склонил к той же ошибке еще и другого? Они виноват только в том, что поверил в мою дальновидность. В то, что я лучше его рассчитал последствия. Да и вина ли это? Верит в тебя человек и верит. Что ж здесь такого? А вся ответственность, выходит, на тебе. Уж коли ты объект веры, то обязан не обмануть чувства верующего.

Сбить с правильного пути… Направить на путь истинный… Что за выражения и в чем их суть? Может, не надо ни сбивать, ни наставлять? Ведь это я считаю, что такой-то путь — истинный. Может, он для меня истинным и является. Но для другого? Каков он окажается для другого? А у другого все другое: квалификация, нервы, жизненные планы, наконец.

Риск — этоя понимаю. Проиграл — плати. Но как можно заставить рисковать другого? Даже не заставить, а просто способствовать этому. И кто тогда рискует? Рискует он, потому что платить придется ему. И если бы еще речь шла о деньгах — я просто мог бы возместить ему сумму проигрыша. Но речь идет о жизненном пути. А за неудачи в этой системе измерения каждый платит сам. Здесь никому ничего не возместишь. Сие верно, как говорят математики, по определению.

Но это было то самое дело. Дело, которым нужно было заниматься. Которое имело в виду Исидора Викторовна. Даже не зная, в чем оно заключается.

А между тем положение было паршивое. Я сам еще мог подать заявление по собственному желанию и за две недели что-нибудь себе присмотреть. (Знакомств по Москве хватало, и в некоторых фирмах, с которыми я контактировал по работе, прямо и неоднократно намекали на желательность перехода к ним.) Но что сказать другим? Подавайте заявления, а там видно будет? И под какой это маркой все пойдет? Идея о блокировании Борисова и Телешова вряд ли вызовет полное понимание широких масс. Даже того же Сергея Акимова. Грядущее изменение тематики в связи с переходом в ГВЦ? Но что я сам-то предлагаю? О каких задачах на новом месте работы можно говорить, если еще неизвестно, где это новое место находится.

Подошла Лиля Самусевич. Это было уже кое-что. Подошла Лиля Самусевпч — это вполне могло означать, что я каким-то образом сдвинут с мертвой точки. Что я каким-то образом ухожу из района мертвой зыби. Так оно и оказалось. Лиля протянула мне бумажку с записанным на ней телефоном и сказала: