Геннадий Емельянов - Пришельцы

- Всякое говорят.

- Вот прикинь: трактористы мы с, тобой хреновые. Посторонних допускать к операции на данный момент не имеем права, так?

- Ну, так.

- Возьмем новую машину, угробим где-нибудь в тайге, а старую не так жалко. Вот такой мой резон.

Пятнадцать минут назад во дворе мастерских председатель остановил главного механика колхоза, мужчину нервного и небритого, ухватил его за пуговицу курточки (пуговица висела на одной нитке), начал издалека - про погоду да про здоровье. Ненашев пожаловался: лично его мучает застарелый ревматизм. Выяснилось, что механика ничего такое пока, слава богу, не мучает, разве только выспаться последние недели не удается, а в остальном - относительный порядок у него. Механик несказанно удивился,. когда ему были предложены ключи от гостевой колхозной бани. Баня у механика была своя, но у него не было пива, по ненашевскому же лимиту к бане прилагался ящик "Жигулевского", очень большая ценность в этих местах, но механик сразу догадался, что взамен потребуется услуга с его стороны, выходящая за рамки служебных обязанностей.

- У тебя "ДТ-54" на ходу?

- На ходу.

- Ты заведи его и выкати сюда, пожалуйста...

- И человека дать?

- Человека не надо, я все-таки танкистом когда-то был, тряхну стариной.

- Как хотите, - механик был смущен в душе странной просьбой начальника: берет он трактор на ночь глядя, да еще сам вести его собирается, это ли не причуда!

Гриша Суходолов тут и навалился на Ненашева с претензиями:

<���ДТ" был самый зачуханный в колхозе, его собирались передать школьникам в пользование - для приобретения трудовых навыков, а тут на тебе: к пришельцам на таком корыте ползти!

- И не стыдно тебе, Иваныч?

- Не стыдно, представь!

- Что Федор скажет?

- Он парень серьезный, мелочи его не интересуют, а мы с тобой неизбалованные, как-нибудь перетерпим.

- Ты же нашу цивилизацию позоришь!

- И никого я не позорю, лезь вон в кабину, не то раздумаю брать тебя с собой, потому как ты занудливый шибко!

Гриша Суходолов плюнул и полез в кабину, как в бочку, на карачках, сел и брезгливо уставился в смутное стекло. Бухгалтер пришел к решению с этой роковой минуты похоронить душевные отношения с председателем и обращаться к нему исключительно на "вы". Брала Гришу досада еще и потому, что в поход к Монашке были надеты новые джинсы и также новый свитер, а вывести пятна с парадной одежки вряд ли удастся: диванчик в кабине был замусолен до блеска, к тому же из растерзанного его нутра торчали пружины и для безмятежной поездки нужен был чугунный зад. Председатель, навалясь плечом на Гришу, стронул машину, и она пьяно побрела, несмотря на свое полное убожество, по поляне вдоль дороги. Что-то зазвенело, заскрипело, забухало, от мотора прянул синий чад.

- А ничего, могу еще! - оживился председатель. Он радовался тому, что не разучился иметь дело с техникой. - Я стрелком-радистом воевал вообще-то, но водить танк нас тоже обучали: на войне, брат, все уметь надо!

Суходолов председателю. ничего не ответил, он кашлял, прикрыв нос белым платком.

- Эту ночь нам спать не придется, Гриша, часа через четыре только, наверно, дотянем до места - скоростишка-то у нас невеликая. Да.

Бухгалтер молчал, заходясь злостью: пружина, на которую он с маху уселся, была все-таки железная и острая. Гриша старался отвлечь себя размышлениями высокого свойства о предстоящей встрече. Ему не хватало воображения догадаться, зачем Федору Федоровичу понадобился трактор, почему Федор Федорович исчез тогда из бани так внезапно и так загадочно? А вообще же радовало и возвышало то обстоятельство, что связь с иной цивилизацией не прервана, она продолжается и даст в недалеком будущем, может быть, самые неожиданные результаты. Суходолов, пожалуй, впервые осознал, что ведь, если разобраться, то он и есть тот первооткрыватель, на которого вскорости все станут ссылаться и с которым станут советоваться самые светлые головы Земли: если бы не он, пришельцы спали бы еще несколько веков, а то и тысячелетий.

Председатель включил свет. Правая фара стреляла куда-то далеко в сторону, жидкий ее луч обшаривал понизу стволы берез, белые, как, свечи, золотую сосну и черный пихтач. Небо было низкое и насупленное тучами.

- Останови, Иваныч! Останови, я вылезу на минутку, - Суходолов сбегал в поле, поднял с травы фанерную крышку от посылочного ящика, невесть как сюда попавшую, обтер ее о полынь, и рысью вернулся назад.

- Ветошь есть где-нибудь, пошарь, там?

- Тут ее навалом. - Вот и хорошо.

Фанеркой Гриша прикрыл дыру в сиденье и с облегчением вытянул ноги: теперь можно было предаваться мечтам. без помехи. Гриша уже смирился с тем, что новые его джинсы и также свитер даже этой ночной вылазки уже не сгодятся для праздничных выходов. "Надо будет, - подумал бухгалтер с досадой, - новую одежку справлять. Недешево она обкатится, а что поделаешь!" На фанерке сидеть тоже было неуютно, но все-таки; лучше, чем на пружине, - терпелось. Председатель запел старинный русский романс "Все васильки, васильки, много мелькает их в поле. Помню, у самой реки мы собирали их с Олей..." Суходолов покашлял и заворочался в своем углу, выражая неудовольствие: он не любил песен с плохим концом. Про васильки он слышал. Там Оля, которая, собирала цветы, погибла, А вот по какой причине она закончила свою молодую, жизнь, уже подзабылось. "Любовник ее , порешил, кажется? Вроде того ишь, страсти какие. В конце там есть про то, как наутро рыбаки нашли труп ее хладный и курчавый. Про курчавость там вроде нет ничего, в песне-то?"

Заметно потемнело. Свет фар сделался белее и ярче. Мотор работал без одышки и рождалась надежда, что они все-таки доползут до Монашки без приключений. Суходолов собрался было придремнуть с целью сохранения сил для важных дел, но трактор вдруг остановился и Ненашев перестал петь.

- Что такое?

- Смотри! - Ненашев показал пальцем вперед и качнул головой с укором, но без гнева. Гриша вылез из кабины вслед за председателем, потоптался на мокрой траве, разминая ноги, и, слегка приоткрыл рот, когда увидал Никиту Лямкина шагах в пяти от трактора. Никита сидел на кедровой колодине, подвернув ноги калачом, разговаривал собаками. Собак было штук десять, грязных и худых. На колодине лежал старенький рюкзак, пустой. Собаки облизывались и глядели на Никиту неотрывно, будто он их гипнотизировал.

- Это как понимать? - спросил председатель и провел растопыренной пятерней окрест. В его вопросе не было определенности, но понять его представлялось возможным: что. мол, сидишь здесь, человек божий, на ночь глядя и в окружении этой шелудивой компании, - почему лукавый занес тебя сюда в непогодьи в неурочную пору?

Никита скатился с колодины, отряхнул штаны и поздоровался, потом сказал: