Геннадий Емельянов - Пришельцы

Печально, но факт. Мы приучены правде в глаза глядеть! - Гриша вздохнул, скорбя за человечество, и добавил: - Председатель наш сегодня счастливый - он картошкой-то озабочен особо. И я счастливый: никто над нами теперь куражи наводить не будет, мы теперь шефов, знаете, по боку. Какая производительность устройства, Федор Федорович, если не секрет?

- Двадцать гектаров за это... за смену, приблизительно двадцать.

- Ничего себе! - Гриша привычно сосчитал в уме, что если гонять комбайн полный световой день - это тридцать гектаров! - то уборочную кампанию можно провернуть без посторонней помощи чуть ли не за неделю. - Не верится даже, что такое получится. Вы сами все делали, я хочу сказать - проектировали, собирали и прочее?

- Сам. - Товарищи ваши все еще спят?

- Спят.

- Будить не думаете?

- Не думаю.

- Жалко! - бухгалтер Суходолов прилагал немалые умственные усилия для того, чтобы найти путь к сердцу пришельца (если оно у него есть, конечно!), он хотел доверительности, он хотел проникнуть, пусть не до конца, - но проникнуть в тайну инопланетного коллектива, познать его задачи и будущее. Однако Федор Федорович был немногословен и отчужден. Между высокомерным представителем иной цивилизации и колхозным главбухом по-прежнему лежали миллиарды стылых космических верст.

- Любопытно мне, само собой, скрывать не стану, - застенчиво сказал бухгалтер, - ведь впервые товарищи с других галактик прибыли. Как и что дальше будет, не лишне иметь представление, а как же.

- Ничего дальше не будет, - ответил пришелец к сел на пенек, где давеча, вспугнув сороку, сидел Суходолов.

Счастье, испытанное председателем Ненашевым, да и бухгалтером Суходоловым, было, увы, недолгим: напротив пенька как раз комбайн простонал вдруг, будто живой, крякнул и повалился на бок, обнажив светлое и выпуклое днище. Еще с минуту трактор, оседая в рыхлой земле, тащился вперед, потом чихнул и заглох. Из кабины с ловкостью и быстротой пожарника выскочил колхозный голова, припустил назад, запнулся о коряжину, упал плашмя и еще не поднялся, но успел спросить, повернув красное лицо к пришельцу:

. - В чем дело?

Федор Федорович присел на корточки, неотрывно и долго смотрел на свое детище, потрогал черную камилавку на голове, встал и попервости не сказал ни слова.

- Так в чем дело!? - председатель, кажется, не собирался подниматься, припечатанный к планете прочно.. Наконец он справился со своим телом, на слабых ногах шагнул к месту происшествия и сразу угадал причину аварии - он определил, что агрегат зацепился намертво за колесо сенокосилки, брошенное кем-то здесь давным-давно, может быть, еще в годы коллективизации, потому что колесо то было от конной сенокосилки. На брюхе комбайна была рваная рана, и на краях ее сочно блестел светлый металл, похоже, алюминий. Беда, кажется, была непоправимой, и у Ненашева сильно, с болезненной оттяжкой, ёкнуло сердце.

- Как же это так, Федя!? - сказал Ненашев и побледнел. - Подлатать можно, Федя?

Коробка на голове пришельца защелкала с особой силой и выразительностью. Федор Федорович протянул руку, из рукава его курточки поползла серая змейка. Позже Гриша Суходолов высказал догадку, что на их глазах была применена карманная лебедка или нечто вроде того. Итак, вытянулась серая змейка, потом на ее конце сразу образовался присосок величиной с тарелку для борща, тарелка та с легким посвистом, этак хищно, прилипла к комбайну и поползла назад, опять в рукав. Машина покачалась и приняла рабочее положение.

- Можно дальше катить!? - возликовал председатель, просветлев глазами, - Да?

- Нельзя дальше, - отрезал пришелец, и в голосе его, дотоле казенном, угадывалось волнение. - Как это... ставить точку надо.

- Почему это точку ставить - только ведь начали! - вскричал председатель и начал, торопясь, прикуривать. Руки у него тряслись и подрагивали, как у пропойцы, было поломано три папиросы, на губы налип табак, пустая пачка была смята и брошена в кусты. - Гришка, есть курить? Почему точку, не запятую, например?

Главбух протянул начальнику пачку "Примы", только что распечатанную, пачка была также смята и брошена в кусты: Ненашев не курил "Приму". Гриша едва не заплакал от такой, можно сказать, наглости, он восстал:

- Зачем бросил, ведь - последняя!

- Что последняя?

- "Прима"!

Ненашев отмахнулся от Гриши, словно от мухи, и подступил к пришельцу близко, грудь в грудь, с таким видом, будто готов был ударить дружка Федю изо всей мочи по скуле или куда придется. В комбайне что-то прозвенело с нежностью, на черную полосу упал белый мешок, не мешок, вернее, а частая сетка, в которой была картошка, потом упала еще сетка, поменьше, остальное посыпалось без тары. Всего было на глазок полтонны, ну, может, и больше.

- Зачем он так? - председатель имел в виду комбайн. - Кульки-то выдает?

Пришелец ответил уже обычным своим размеренным голосом, и не сразу, а после некоторого раздумья:

- Для розничной торговли: недельный паек на семью из четырех человек. И на троих.

- Ишь ты, и это предусмотрено! А где же я, к примеру материал для кульков добуду?

- Не представляет сложности, - ответил. Федя; - Цель вполне достижимая.

- Коли так, то отлично! Ну, поехали дальше? Подремонтируем и поехали? - Ненашев прикоснулся ногой к колесу сенокосилки, едва обозначенному в земле, и покачал головой с укоризной: надо же, дескать, такому случиться. - Ключи у нас при себе, полный набор у нас ключей, чуть чего - и сварщика можно привезти, сварщик у нас добрый есть. За дело, значит? - Председатель был вполне уверен, что беда поправимая, что техника, конечно, ломается, но ведь и чинится.

Прищелец молчал, комбайн же его вдруг застонал и начал уменьшаться размерами, будто мяч, проткнутый иглой. Он усыхал и слипался.

- Эй, погоди, не надо! - закричал Ненашев. - Что ты творишь, это же, понимаешь, чистой воды хулиганство, преступление перед человечеством, если хочешь! Федя, имей ты совесть!

Федя, видимо, совести как таковой не имел: машина сжималась с заунывным стоном, пока не сделалась тонкой, как жесть. Ее теперь можно было одному несильному мужчине унести на плече. К тому же она потеряла свою праздничную раскраску, вылиняла и подернулась грязными разводами.

- Такая красота погублена! - сказал председатель шепотом и пошел прочь, косо пошел, словно бы пересекал реку на ярой быстрине, однако метров через двадцать остановился и, не поворачивая седой головы, поникшей от горя, добавил, сопровождая слова свои вялым взмахом руки: - Обидел ты нас, Федор. Сильно обидел! Ложись-ка ты спать - зря просыпался, пижон!

Немного спустя, когда спину председателя закрыли кусты жимолости, пришелец поинтересовался у Гриши:

- Пижон - что означает?