Светлана Дильдина - Восемнадцать роз Ашуана

— Вам нехорошо? — Дениза была тут как тут со своей ненавязчивой заботой. А запах варенья от нее заглушался запахом палой листвы. — Быть, может, домой?

— Домой, — повторил Ренато. — Домой…

Шустрая хохотушка, шестнадцатилетняя Микаэла… любимая правнучка. На ней вечно что-то позвякивает и поблескивает, Ренато не всегда может понять, что именно — зрение и слух все чаще подводят.

Микаэла вертится, любовно расправляет цветы в вазе. Ренато равнодушен к цветам, но девочку огорчать не хочет — старалась, сама собирала.

— Если умру летом, на моих похоронах будет много цветов, — срывается с языка неожиданно.

— Ты еще всех нас переживешь! — Микаэла в момент оказывается рядом, опускается на корточки, заглядывает в глаза.

— Чего там… с годик, может, еще протяну, — без тени сожаления говорит Ренато. В его-то возрасте бояться смерти…

— А в Ашуане ты стал бы кактусом, — фыркает правнучка.

— Болтушка, — беззлобно ворчит Ренато. Ему не очень интересны фантазии Микаэлы, но девчонка не оставит увлекшую ее тему, как хорошая гончая — горячего следа.

— Нет, ты послушай… есть такая страна — Ашуан. Там все люди после смерти становятся цветами. Младенцы — незабудками, женщины, которые умерли от родов — водяными лилиями, молодые мужчины — гладиолусами… А все погибшие от рук убийц становятся розами. Алыми, бордовыми, пурпурными… Только там почти не убивают, — поникшим голосом говорит она, видя отсутствие интереса у прадеда.

Ренато пожимает плечами.

— Фантазии…

— Ну и пусть! — задиристо и весело говорит Микаэла, поднимается, вальсируя, описывает круг по комнате.

— Цветами… Это кого ж ты мне нарвала? — запоздало шутит Ренато.

Уснул старик быстро — сон не стал ждать, пока тот вдоволь насидится в кресле, греясь в свете лампы. Ренато снились розы, разбросанные по то дощатому полу, то по ковру. Темно-бордовые, огромные, они венчали почти голые стебли, а доски под ними отливали алым. Ковер же поглощал краски, в обмен придавая лепесткам бархатистость. Старик никак не мог сосчитать розы — их было больше десятка; цветы же казались то живыми, то мертвыми, и пахли осенней сыростью и старой бумагой.

Он просыпался, слушал стук дождя по жестяному карнизу, и засыпал снова.

Проснувшись под утро, когда в доме еще было тихо — занавески не задергивали на ночь, и сейчас в комнату струился пепельный свет. Жидкий туман… будет промозглый день. Но не все ли равно? Ренато встал и накинул халат. Подошел к зеркалу, прищурился, тронул заросший подбородок — идея отрастить бороду, пару дней назад привлекательная, теперь была отвратительна. Но что делать, если старик эти два дня ощущал страх перед бритвой?

Теперь он прошел, к счастью. Не годится ходить неряхой…

Ренато отвел глаза — и готов был поклясться, что в зеркале мелькнуло чужое лицо, и комната на миг стала иной. Кто именно почудился и какой вид обрела комната, старик не мог понять. Слишком мимолетно было видение. Ощущая бессильную злость, смешанную с детской обидой, Ренато потрогал зеркало, пальцем провел по чугунным с позолотой завиткам рамы.

Дом, построенный по его замыслу, под его неусыпным контролем, верный дом — предавал? Или был совсем ни при чем, просто мешались мысли в голове старика?

Позолоченные фигурки на раме — резвящиеся морские девы — снова напомнили имя.

Марк.

Влажные камешки, рассыпанные по дорожке… досада и разочарование.

Добравшись до кресла, старик тяжело опустился в него, приложив руку к груди — колотилось сердце. Накапав десяток капель в стакан с водой, Ренато выпил лекарство. Стало легче дышать.

Ренато попробовал разобраться, какие еще чувства вызывает в нем имя Марк. Может, это навело бы на мысль? Чувства были не слишком приятными. Имя звенело в голове, как комар над ухом, подобное ощущение раздражало безумно. Впрочем, имел "комариный звон" отношение к самому имени или нет, Ренато не мог понять. Покачиваясь в кресле и не оставляя тщетных попыток вспомнить, старик наполовину заснул.

Сквозь дрему услышал пронзительный крик. Кричала девушка… Надрывный, безумный звук — такой вырывается при непереносимой боли, неважно, физической или душевной.

Ренато согнулся, приложив ладони к вискам. Крик оборвался на самой высокой ноте.

Теперь в комнате стояла тишина, восковая и пыльная.

— Я слишком стар, чтобы сходить с ума, — прошептал Ренато.

Или наоборот?

— Не могла бы ты пригласить доктора Челли? — обратился Ренато к Денизе, когда та принесла аккуратно сервированный завтрак.

— Как вам угодно, — женщина слегка удивленно смотрела на старика. Доктор Челли считался человеком не от мира сего — называл себя медиумом. Поверить, что ее и в старости рациональному хозяину могут понадобиться столь необычные люди, она не могла.

— А что за дела у вас с ним? — поинтересовалась она, взбивая подушки.

— Ты пригласи его, милая, — отозвался Ренато. — А дальше мы разберемся сами…

Толстячок в старомодной шляпе, посредник между миром живых и мертвых, откликнулся на зов без промедления. Как муха на мед, прилетел, ворчала Дениза. Или не на мед, с усмешкой подумал Ренато. Почуял, чем дело пахнет… Подосадовал сам на себя — человек увлечен тем, во что верит. Или — не верит, а лишь зарабатывает деньги и репутацию, отличную от той, что всегда создавал себе Ренато, но не менее желанную?

Было бы грустно.

Доктор Челли не отказался от коньяка пятилетней выдержки, отчего его румяное лицо стало по-детски довольным. Надо признать, он не производил впечатления ни шарлатана, ни душевнобольного. Приятный человек, достаточно здравомыслящий. И говорил четко — Ренато терпеть не мог мямлей.

— Меня беспокоят… звуки. И ощущения…

— Вы видите призраков?

— Нет.

На миг вспомнился мальчик на кладбище, но Ренато отогнал эту мысль — ребенок был определенно живым. Привидения не мерзнут. И ничего мистического в мальчишке не было.

— Я хотел бы, чтобы вы взглянули на дом, — Ренато откинулся на спинку кресла, глядя на гостя, будто король на посла мелкой дружественной страны.

Доктор Челли подошел к вопросу серьезно. Ренато почти зауважал его, хоть и считал все рамки и блюдца сплошным надувательством. Гость обошел весь дом, как ищейка, вынюхивая призраков в каждой комнате. Ренато не мог следовать за ним, но Дениза могла. Что и делала, глядя на чудного человечка с явным неодобрением. Не потому, что он верил в потустороннее — пусть верит, не жалко. Но перетрогать все ее занавески, заглядывать под каждый диван — это слишком.

Когда Челли вернулся в кабинет Ренато, старик помешивал ложечкой остывший чай, пустыми глазами глядя в стену.

— Я снова слышал их голоса…

— Что они говорили?