Светлана Дильдина - Восемнадцать роз Ашуана

— Я еще поищу! — девчушка затрепыхалась, как пойманная птичка.

Неважно, хотел сказать Ренато, но смолчал. "Если кто и найдет, то лишь ты. Остальным безразлично…"

Дом заполонило беспокойство. Старик многого не слышал, но обычно чутье его не подводило. Он догадывался, о чем перешептываются Дениза и кухарка Анна, какова главная тема разговоров родных, если они встречаются в этом доме. Ренато не огорчали тихие сплетни за спиной — старик понимал.

Былые посиделки с Денизой у телевизора, или часы, когда она читала хозяину вслух, потеряли умиротворяющую прелесть. Теперь то и дело Ренато ловил на себе тревожно-изучающий взгляд. Что еще примерещится старику? Не пора ли бежать за доктором, и как поступить, если рассудок Ренато всерьез помутится?

Старик был благодарен Денизе. Больше, чем остальным — она лучше всех понимала и умела исполнять его в общем нехитрые прихоти. Но этот взгляд… женщина тревожилась за Ренато, не за себя. Однако… кому придется по сердцу, когда его считают сумасшедшим?

Пусть безобидным старым чудаком, слегка не в своем уме, все равно. Разум Ренато всегда был ясен, и он всегда был уверен, что умрет в столь же твердом рассудке. И если мог о чем-то просить судьбу сейчас, то лишь об этом.

Дениза и родственники настаивали, что ему не следует выходить на прогулки. Мол, тяжкая осень… сырая погода и давящие облака.

Если я не выйду, пока могу, больше мне может не представиться случая, сказал старик. И ему не осмелились возражать. Все было как прежде — аллея, полная опавшей листвы, уже не золотой, а медной, Дениза и семенящая рядом с ней такса.

Потом в лицо дохнуло запахом водорослей.

Ренато стоял на мосту. Под ним, на высоте шести-семиэтажного дома, волновалась широкая темная река. Небо было затянуто тучами — то ли сумерки, то ли предвестье близкого урагана. Недалеко от моста качался красный буек, и небольшой катер мчался от одного берега к другому.

Тело казалось необычайно легким, оно едва не звенело, чувствуя близость грозы; Ренато осторожно втянул влажный воздух, потом вдохнул еще раз — полной грудью. Из-за туч на правом берегу пробилась вспышка, спустя пару мгновений пророкотал далекий гром.

Ренато повернулся туда, где только что чиркнула молния, ожидая — сейчас она появится снова.

И едва не упал. Перед глазами пестрели пальто Денизы и палые листья, сквозь листья виднелись пятна темного асфальта. Сердце стучало медленно, то замирая, то ударяясь изнутри о грудную клетку. Старик не запомнил, как с помощью Денизы добрался до скамейки, как глотал привычные капли. Он видел только, как по аллее текла листва, волнуясь под грозовым ветром.

Мать Микаэлы, жена его внука. Красивая, хоть и слишком худая, черноволосая. Побаивается Ренато — старик всегда казался ей жестким и желчным. Она рассказывает о Микаэле, улыбается, потом встает, делает пару шагов. Останавливается неподалеку от кресла, почтительно спрашивает:

— Такая тяжелая осень… Я помню, вам трудно переносить сырую погоду. Не хотите ли пройти курс лечения?

— Я похож на больного больше, чем обычно?

Мать Микаэлы смутилась.

— Ваше беспокойство понятно. Но я не собираюсь в больницу, — старик прикрыл веки.

Ее беспокойство и вправду легко понять. Теперь Ренато совсем не выходит из дома, и сердце у него болит все чаще, и все тяжелее нрав. Старик часами сидит неподвижно и смотрит в пустое пространство перед собой, и тот, кто нарушит уединение Ренато, услышит о себе весьма неприятное.

Глава семейства отказывается от еды, отказывается от лекарств. Родственники обеспокоены…

"Может быть, пора умирать", — думает Ренато. Но смерть считает иначе.

Однажды старику становится отчаянно грустно из-за того, что на дворе — осень, и, быть может, никогда не увидеть новой травы, и тех колокольчиков, что недавно приносила правнучка, и не пройтись рядом с Денизой и ее нелепой собакой по скверику.

Тогда он встает — впервые за несколько дней сам, когда никого нет рядом. Ноги противятся его воле, но Ренато доходит до двери, возле которой на столике лежит поднос с почтой. Старику иногда пишут друзья и родственники, те, что не могут придти, и почтальон приносит газеты — всю корреспонденцию читает Дениза, вслух.

А газет накопилось много, ведь последнее время он раздраженно отмахивался, когда видел свою помощницу. Сейчас дрожащими руками перебирал ворох бумаги. Белый узкий конверт — еженедельное послание от живущей в дальнем пригороде дочери. Что там, Ренато знал, не читая. Все благополучно… и говорить им давным-давно не о чем.

Желтый конверт — нет, пожелтевший от времени. От кого, не понять. Кто и зачем послал такое старье? Ренато разрывает конверт, бумага плотная, едва поддается. Газета внутри, тоже старая, желтая.

"Трагедия Лейвере — гибель семнадцати молодых людей"

Фотографии. Подписи возле фамилий — жирным шрифтом.

Круглолицая улыбающаяся девочка. Рядом с ней — темноволосая, в очках, смотрит мимо фотографа, строго и скорбно сжав губы. И другие лица… Совсем еще юные… Буквы расплывались перед глазами, поблекшие от времени, а бумага пожелтела. Трудно читать.

Сердце заныло, будто его сдавили мягкой перчаткой. Хрип вырвался из горла — Ренато повел рукой в воздухе, безуспешно пытаясь нащупать стакан с лекарством.

Будто почуяв неладное, в комнату вбежала Дениза, вскрикнула, вложила ему в рот таблетку, высунулась в коридор, зовя домашних, и больше Ренато не помнил ничего.

Он был удивлен, когда понял, что видит пробивающийся через занавески утренний свет. Ощутил сожаление — это был просто сердечный приступ… он завершился благополучно, и снова потянутся дни.

Неизменная помощница сидела рядом, вязала что-то — то ли шапочку, то ли очередной жилет для собаки.

— Дениза, где тот конверт, что я оставил на столике? С газетой?

— Я не видала газеты, — морщинка пересекла лоб Денизы. — Что-то пропало? Может быть, убрала Анна?

— Она не заходит ко мне, что ей тут делать? Не кухня…

Старик смотрел на Денизу беспомощно. Женщина с трудом узнавала его, и боялась признаться себе — не было ни газеты, ни конверта, просто годы наконец заявили права на свое. Этот взгляд… Раньше Ренато глядел иначе. Уверенно.

В былые века верили, что спруты выпивают свою жертву. Сосущая тоска не отпускала, оплела накрепко, будто такой вот спрут — и держала у дна, не давая увидеть и лучика света.

Врач приходил снова и снова, самый лучший врач, друг семьи. Ренато попробовал рассказать ему про газету, про реку — но понял, что речь бессвязна. Слова тоже не хотели всплывать, они запутались в водорослях и медленно умирали.

Врач только развел руками, уловив общий смысл жалобы. Он видел душевнобольных… Жаль, если такой крепкий, всегда здравомыслящий человек перестанет ориентироваться в реальности. Это часто случается неожиданно, и родные до последнего не верят — перед ними уже не тот человек, что был раньше.