Константин Мартынов - «Ныне и присно»

— Твоими бы устами, да медок наворачивать, — не выдержав буркнул Сергей.

Федор то ли не расслышал, то ли не понял, но продолжал толковать о своем:

— Ты не думай, в снегу мерзнуть не придется: как договорено, на сосне сидеть будешь. Главно дело — лезть осторожно, чтоб снег не осыпать. Больше как под той сосной негде куваксы ставить — везде покато. Так ты сиди и жди, пока я Пекку за собой не уведу.

«Уведет он… или совсем не понимает, что взбешенные ватажники душу дьяволу продадут, лишь бы его убить. Забубенная головушка, наш Букин! И откуда такие берутся?»

Впереди под тонкой коркой льда показался крутой бок валуна. Сергей бросил тело вправо, протиснувшись меж камнем и сосновым стволом. По левую сторону валуна мелькнул обрыв с голодными зубами скальных обломков у подножия.

«Если когда-нибудь в Мурманск вернусь — всех экстремалов умою. Им, ковырялкам городским, такие трассы в страшном сне не снились… а не вернусь, все равно хвастаться буду Вылле ахать станет и ладошки к щекам прижимать…»

Безумная гонка закончилась вблизи тихой, укрытой от лютых ветров поляны. Редкие снежные вихрики перелетали каменистый склон, старательно заметали следы. Чуть ниже, за высокой россыпью камней, отколотых временем от материнской скалы, пряталась неширокая речушка.

«Сюда бы летом, — машинально подумал Сергей. — Форельку подергать, хариуса…»

Окрик Букина вернул к реальности:

— Не лезь на кинтище. Следы оставишь — конец нам!

Сергей замер и выругался — еще чуть, и вылетел бы прямо к центру поляны, где косо торчал вкопанный корнями вверх тесаный еловый ствол.

— Кинемур это, котлово дерево, — пояснил Букин. — Праудедки котел вешали, огонь под ним разводили, мясо варили. Ба-альшой котел был — всем мяса хватало, оставалось даже!

Федор улыбнулся детским воспоминаниям, облизнулся… но тут же посерьезнел. Глаза яростно сузились.

— Ушли праудедки — равки завелись. Пекка свой котел вешать хочет. Пусть Хийси его самого на кинемур повесит!

Им еще достало времени спокойно поесть, затем Федор подвел Сергея к старой сосне, раскинувшей над поляной густые ветви.

— Вставай, однако, — сказал Букин подставляя ладони. — Поднимать тебя буду!

Сергей недоверчиво покосился на щуплые плечи лопаря, затем прикинул расстояние до нижней ветви… и кивнул.

Вскарабкаться оказалось нетрудно — толстые ветви создали естественную лестницу, а снег на них успел слежаться хоть танцы затевай.

Шабанов было усмехнулся дурацкой идее… но мелькнувшие вдалеке огоньки вмиг расправились с призраком веселья.

На всякий случай Сергей потер глаза — мало ли что привидится после целого дня изматывающего бега, — огоньки не исчезли.

— Федор, уходи! Я их вижу! — вполголоса крикнул Сергей. Букин кивнул и пошел к опушке, заметая следы срубленной еловой лапой. Услужливая поземка бежала за ним по пятам, неутомимо выравнивая малейшие огрехи.

Лопарь не ошибся. Отряд втянулся на поляну. Медленно, из последних сил, как смертельно раненый зверь. Ватажники шли сгорбившись, некоторые опирались на борта саней, упряжные олени походили на обросшие клочковатой шерстью скелеты.

Лишь один человек не выказывал ни малейших признаков усталости, широкий упругий шаг то выносил его в голову отряда, чтобы указать путь, то уводил назад — туда, где свирепствовали подгонявшие монахов надсмотрщики.

Голос по-прежнему звенел яростной сталью, а мышцы бугрились нерастраченной мощью. Для него не существовало ничего, кроме неутолимой жажды мести. Кровная месть—verikosto согревала и кормила, изгоняла из тела усталость, заменяла сон.

Пекка Юхо Весайнен возвращался из набега.

«Выпендриваешься? Давай, давай… пока время есть.»

Словно услышав полную ненависти мысль, Весайнен резко повернулся. Зло прищуренные глаза вперлись в укрывшую Сергея сосну, висевший за спиной финна арбалет прыгнул в руку…

Сергей зажмурился, прижался к стволу.

«Нет здесь никого, слышишь? Снег, сосны и камни… даже лемминги разбежались…»

Шабанов уже сам себе казался наплывом на сосновой коре. Наконец взгляд каянца потерял сосредоточенность, арбалет вернулся на место.

«Ф-фу. Ну и чутье у гада! Да и я хорош — о Вылле думать надо, не о Весайнене…»

Лагерь ватажники ставили отработанно — вытаптывается снег, втыкаются привезенные с собой шесты, обтягиваются сшитыми оленьими шкурами. Даже не отработанно — с пеленок приучено, с молоком материнским всосано: завяжи глаза, лиши разума — ничего не изменится.

И опять лопарь оказался прав — куваксы вырастали рядом с приютившей Шабанова сосной, внутри кольца будущего оцепления. Что Пекка удвоенные посты выставит, в том Шабанов ничуть не сомневался — слишком дорого Весайнену дался поход. Не добычу в монастыре взятую Пекка на кон поставил — славу победителя «русского медведя».

Что добыча? Половина ватаги пеккиной в русских землях на корм воронам осталась, лучшие бойцы, отборные. Не будет их, не будет и Пекки.

Получаса не прошло, как из реппеней закурились дымки. Лежавшие на санях раненые — кто сам, кто с помощью приятелей, — перебирались в согретые куваксы.

Когда все раненые оказались в тепле, к стоящим наособицу саням подошел доселе державшийся в стороне Весайнен.

Ворох задубевших на морозе шкур отлетел в сторону, открыв взгляду Шабанову скорченную полуодетую фигурку… «Вылле!» Сергей неимоверным усилием заставил себя остаться на месте, не спрыгнуть вниз, не сцепиться с небрежно подхватившим девушку насильником… Пекка что-то буркнул слов не разобрать, однако в интонации звучало неприкрытое злорадство.

«Почему не сбежала, спрашивает, — догадался Шабанов. Сам же теплую одежду отнял, под шкурами прятаться вынудил!»

Полог куваксы пропустил пленницу, следом протиснулся Весайнен. До слуха Сергея донесся жалобный девичий вскрик…

«Не слушать… не слышать… ждать…» Из прокушенной щеки сочилась кровь, наполняла рот… Шабанов не замечал. «Ждать… ждать…»

Дымки очагов запахли жареной олениной. Оставленным сторожить полон мясо носили прямо на пост, монахов кормить не стали.

«Рано… рано еще… Пусть стража уснет… Уснут ли? Должны… После такого марша да на пост? Как иначе?»

Время застыло. Шабанов заставил себя расслабиться, мысленно перенесся на неделю вперед…

«…сначала придем в Колу… Заборщиков баньку истопит, Федор, хитро прищурившись, достанет припрятанную баклажку знаменитого «варькиного» пойла… Воевода Загрязской начнет выспрашивать подробности, изумленно и недоверчиво качать головой… а Заборщиков стукнет кулаком по столу и гаркнет, мол, если Шабанов говорит, значит так оно и было. День-два в Коле, и — на тройке с бубенцами! — домой, в Умбу…»