Эдвард Лернер - «Если», 2002 № 01

Единственное, что я знал о нем — то, что он придет убить меня. Что он придет в мой дом вечером 25 марта и будет стрелять в меня из пистолета. И еще я знал, что я выживу. Естественно, я тщательно подготовился к грядущему инциденту — предвидению необходимо помогать. Я купил хороший бронежилет. Но главное — я знал, что он почему-то не выстрелит мне в голову.

Странный у него был пистолет. И пули нестандартные — маленькие, но с неожиданно высоким ударным воздействием — специалисты по трассеологической экспертизе, которые извлекли их из моего бронежилета, так и не смогли их идентифицировать. Именно поэтому я и решил, что парень — из будущего. Он знал меня по имени, его не интересовали деньги. Он знал, что я изобрету руну Здоровья. Он знал о моем будущем многое — гораздо больше, чем знаю сейчас я сам. Что-то в моем будущем не устроило его — и он вернулся сюда, в прошлое, чтобы меня убить.

Но он не знал одного — и очень важного. Я постараюсь, чтобы об этом не узнал никто и никогда. Потому что скоро в мире начнутся грандиозные изменения, и это — мой шанс выжить. Моя страховка.

Никто и никогда не узнает о самой первой мыслеформе, которую я создал три месяца назад.

Я назвал ее руной Предвидения.

В последние несколько лет как-то сама собой разгорелась дискуссия о мачизме, который пришел в нашу фантастику. Об этом пишут критики, спорят фэны… Кто-то шокирован, а кому-то даже нравится, но мало кто стремился отыскать в «мужской» фантастике нечто более значительное, чем раскрашенный балаганчик российских мачо. Представляем вам одну из первых попыток создать типологию мужских образов в отечественной НФ.

Не секрет, что в советской фантастике ее золотой поры тема полов была не то чтобы табуирована, а просто… приглушена. Про это полагалось говорить вполголоса. И неправильно было бы объяснять подобную «скромность» одним только старанием редакторов. Ведь и не требовалось вроде выжимать до отказа эту педаль, и без того тем хватало, да и желания особого, в общем, не наблюдалось… Тексты 50-х—80-х нередко выглядят среднеполыми…

В начале 90-х сам рынок потребовал вывести из-за кулис интимнейшие вещи. Потом бум на подобные откровения пошел на спад, и фантастика углубилась в гендерные штудии, занявшись вплотную психологией пола. С середины прошлого десятилетия тексты наших фантастов как-то сами собой акцентировались на этом. Сначала — женщины. Они сумели создать женскую фэнтези, да и особый женский стиль для фантастики в целом. Фантастика, создаваемая мужчинами, долгое время оставалась бесполой. И только в последние несколько лет полезла из потаенных и затененных мест, из подвалов и нор подсознания мужская фантастика.

В первую очередь, на свет Божий выполз мачизм. Не потому, что он любим и уважаем всеми, а потому, что он привычнее, понятнее, проще. Профилактически полезнее, если угодно. В России два поколения не нюхали настоящей большой войны. Слава Богу, что не нюхали. Но в мужчинах играет естественная тоска по конкистадорству. Оживает и просит жертв естественная функция — функция воина. Никто ее у мужчин не ампутировал и двухсотлетние старания пацифистов-просветителей ничуть не убавили ее мощи в умах и сердцах — это очень хорошо видно, например, по роману Александра Громова «Тысяча и один день». Легче и здоровее избыть ее психологический гнет, перевоплотившись в книжного мачо, нежели искать судьбы наемника, террориста, какого-нибудь уголовного «быка».

Впрочем, мачизм дает возможность разглядеть тайные желания и психологические конструкты современного российского мужчины не в большей степени, чем одна станция метро дает представление обо всех платформах городского метрополитена. Да, в России существует культ спецназовца. Да, добрые две трети россиян мужеска пола в мыслях примеряют на себя пятнистые комбинезоны и краповые береты. Да, обилие мимоходом отдающихся спецназовцу фемин тоже будоражит кровь. Мачо — по сути дела, маскулинный аналог принцессы с волосами золотистыми. Поэтому, думается, не будет уменьшаться сектор любителей ограндского цикла Сергея Иванова, всех без исключения вещей Романа Злотникова и значительной части «Теней войны» Алекса Орлова.

Но где тогда аналоги «менестрельки», «амазонки» и, скажем, какой-нибудь «магички»? Собственно, к концу 90-х в нашей фантастике успела сложиться такая же система устойчивых моделей, демонстрирующих психологию пола, но только с мужской точки зрения. Если модель номер один — это «мачо», то модель номер два можно условно назвать «служитель». Середина 90-х — время, когда в России обесценились все идеалы, какие только можно придумать: красные, белые, звездно-полосатые, религиозные, атеистические, научные, либеральные, консервативные и т. п. Правоверный коммунист и неуемный диссидент стали в равной мере выглядеть живыми анахронизмами, предметом для шуток. Кто сейчас смешнее: милиционер, гонявший каких-нибудь хиппи, или сам хиппи? Оба сидят на одной кухне и разговаривают об одном: «Помнишь, как мы вас травили? — Помню. Славные были времена».

Романы Вячеслава Рыбакова и опусы ван Зайчика обрели необыкновенную популярность не в последнюю очередь потому, что в них видно стремление утвердить идеал, а не разрушить его. Во всех случаях этот идеал является в двухчастной форме. Во-первых, служить отечеству. Во-вторых, служить ближнему своему — любовью, уважением, милосердием. Первое нигде не входит в противоречие со вторым. За это многие с благодарностью относятся к текстам Рыбакова и ван Зайчика. Вот как! Оказывается, можно служить отечеству и не быть безнравственным человеком!

Фактически, Рыбаков первым в постсоветское время нашел формулу, разрешающую мужчине с чистой душой служить. Он вернул России очарование Штирлица и героев кинофильма «Офицеры». А это нечто для мужской души очень родное, почти интимное. Рыбаковский следователь из романа «Гравилет „Цесаревич“» и его чуть сниженный аналог из романа «На чужом пиру» (не говоря об ордусской сладкой парочке) создали новый образец для подражания, реанимировав старинные «особенности национальной службы». Одним из первых их озвучил еще А. С. Пушкин в «Капитанской дочке»…

Но служить должен далеко не каждый, не всякому мужчине это по вкусу. Те, кто служить не желает, делятся в нашей фантастике на два потока. Во-первых, те, кому возвышение в жизни сей не нужно, а лучше бы жить тихо, мирно, иронически лорнируя «мачо» и «служителей». И, во-вторых, те, для кого людьми, пока возвышение необходимо, но неохота добиваться его, служа кому-нибудь.