Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса

— Что ж, — обратился адмирал, — хоть и беда за окном, помянем того, кто хотел людей предостеречь и от нее навсегда избавить, за безвременно погибшего за свою идею Владя Иля, Героя Земли и славного трижды президента нашей Родины!

Все выпили, кроме Наза Веца.

Он подошел вместе с когда–то красивой, сохранившей былое обаяние женщиной к окну.

— Несчастие такое лишь Пушкин мог бы описать, — сказана поэтесса.

— Мы строки слышали его, когда Нева все повторила, — отозвался Наза Вец.

— Как нынче не было б страшнее, — заключила Весна Закатова.

Дни были не летние, когда «заря с зарею сходится, дав ночи полчаса», а хмурые, осенние, сумеречные. Из окна виднелась залитая водой улица. По ней вброд тянулась вереница отчаявшихся людей. Казалось, что они осмысленно идут куда–то, но растерянные беглецы просто спасались от потопа…

Вошел переодевшийся Владь Сергеевич. Его спадающие на плечи волосы, которыми гордился поэт и восхищалась его будущая невестка, еще не просохли. Он принес два халата для гостей, и те надели их.

Поэт подсел к своей наставнице, вернувшейся от окна Весне Закатовой. Огромные глаза были задумчивы и печальны. Высокая прическа подчеркивала пленительную строгость черт ее лица.

— Владенька, — сказала она ему, — какой ужас творится кругом! Неужели ничего нельзя сделать?

— Отец распорядился использовать все плавсредства. А делать надо было полвека назад, когда о том говорил мой дед Владь Иль.

— Вечереет, а фонарей не зажигают. Как бы там не залило чего–нибудь… Мне страшно, — сказала его будущая невестка Надя, сидевшая напротив. — У меня завтра в консерватории урок пения. Как же я домой попаду?

— Приютим, приютим тебя, пока вода схлынет, — утешал ее адмирал. — А рыцарь твой, Федя — спортсмен. Он тебя утром через все оставшиеся лужи на руках перенесет.

— Итак, — провозгласил адмирал Сергей Александрович. — Поднимем чарки, вспоминая замыслы незабвенного Владя Николаевича Иля. Не дали ему дожить до предсказанного им повторения питерских наводнений.

Весна Закатова встала и прочла свой экспромт:

Мигнуло электричество. Наружная дверь в квартиру осталась открытой, и в столовую вбежала обезумевшая женщина в совершенно мокром, облегающем ее тело платье.

— Как вы можете! Как вы можете! — истерически выкрикнула она.

— Что случилось, Софья Владимировна? — обернулся к ней адмирал.

— В квартире моей… под вами, — голос ее прервался.

— Что? Что там?

— Трое моих малышей… за запертой ключом дверью… Они… утонули, — выкрикнула она и выскочила через стеклянную дверь на балкон, когда–то свисавший над подъездом, а теперь залитый водой, сразу хлынувшей в столовую.

Увидев, что люди бредут по поднятой мостовой по грудь в воде, она произнесла сама себе:

— Нет, здесь слишком мелко! — и, пробежав через столовую, вырвалась на лестничную клетку.

Лестницы в старинных петербургских домах делались с проемами между пролетами, куда в более высоких домах помещали лифты. В трехэтажном доме лифта так и не поставили.

Вода подступила здесь к лестничной площадке второго этажа и уходила вглубь к площадке первого и даже ниже к подвалу.

В этот наполненный водой колодец, перемахнув через ограждающие его перила, и бросилась она с воплем:

— К детям! К детям!

Выбежавшие следом за ней два моряка скинули куртки, и первым в воду нырнул младший из них, капитан–лейтенант Юра. В лестничном проеме было слишком тесно, и старший моряк Николай не стал мешать.

Через минуту появилась голова Юрия. Отплевываясь, он крикнул:

— Ее затянуло в подвал. Нужен акваланг.

— Эх, ты! — с упреком произнес Николай. — Тебе бы еще кессон подать.

Обескураженные, вернулись они в столовую.

— Вода прибывает, — сказал адмирал, — чтобы не разделить участь несчастных малышей, нам надо уходить на третий этаж. Там переждем у соседей. Федя, бери бабушку Машу на руки из ее инвалидного кресла, и всем наверх! — уже командным тоном закончил он.

— Какой ужас! Бедные дети! Несчастная мать! — сказала Весна Закатова. — Нет горя большего, чем материнское! — и приложила платок к глазам.

— Что делать, милая! Забирайте, прошу вас, закуски со стола. Нельзя же сесть соседям на шею, пока вода спадет, — беспокоилась хозяйка дома, прикованная к креслу на колесах после перенесенного недавно инсульта.

Атлетически сложенный белокурый внук взял ее на руки. Свет совсем погас.

— Свечи, свечи, — распоряжалась бабушка. — Надя, Владенька, найдите их на кухне в шкафу. Подсвечники у адмирала в кабинете возьмите.

Моряки понесли зажженные свечи и осветили всем путь, выходя из квартиры.

— Босиком, в холодной воде? Я непременно простужусь. А мне петь!

— До завтра еще много воды притечет, — заметил Николай.

Вскоре все столпились у дверей квартиры третьего этажа.

На ступенях пройденной лестницы остались мокрые следы.

Сначала позвонили, но вспомнили, что электричества нет, стали стучать.

Долго никто не отзывался. Потом послышался старушечий голос:

— Кто там ломится? Я в милицию позвоню!

— Откройте, это я, Иль Сергей Александрович, ваш нижний сосед. Вода до нас добралась. Нам бы переждать.

— Хозяева спать легли. Открывать не приказано, — ответила старушка.

— Вот это да! — пробасил адмирал. — Людская взаимопомощь! Попробуем квартиру напротив. С ними я меньше знаком, ну да свет не без добрых людей.

Но вторая дверь не отзывалась ни на стук, ни на призывные крики.

— Ну что ж, — решил адмирал. — Коли нас здесь принять не хотят, подняться нам придется, если не по реям на грот–мачту, то просто на чердак! — бодрым басом он старался поддержать всех.

Моряки взобрались первыми, принимая на руки и Федя бабушку.

— А здесь даже уютно! — воскликнула Весна Закатова. Она последней вслед за адмиралом поднялась по крутой, вроде пожарной, лестнице в чердачное помещение. — Смотрите, сколько пусть ветхой, но мебели! И кресло есть для Марии Николаевны, и стол, правда на трех ножках, но мужчины найдут что–нибудь подставить. Можно разложить наш провиант.

— Неизвестно, на какой срок, — пробасил адмирал. — Паек объявляю голодный.

— Мы будем по очереди дежурить на крыше. Тут через слуховое окно ход есть. Я — первый, — заявил Николай.

— Быть может, катер раньше пришлют, — с надеждой предположил Юра.

— Я приказал не раньше двух суток, а позже можно.

— Позвольте мне, — предложил Муромцев. — Я — сибиряк. Ни ветер, ни холод меня не возьмут. Из таежных охотников мы. И ночью вижу чуть похуже, чем днем.