Андрей Островский - Исход

Широко открытые глаза обстреливали какой-то малозначительный кусок пространства, но взгляд был наверняка обращен внутрь. Винер как будто пытался вновь найти решение вопросов, давно поставленных, но оставленных безответными. То ли сами вопросы, то ли ответы на них, то ли и вовсе процесс поиска ответов рождали невероятную боль, ощущаемую почти физически. Его рот искривила горькая улыбка. Нет, не ухмылка. Именно улыбка. «Страдать же можно по-разному».

«Итак, любовь, мужчина и женщина. Образцово и показательно. Классика, так сказать. А как насчет однополой любви? Я не то, чтобы всерьез интересуюсь. Так, справедливости ради».

— Я не зря в самом начале отметил неполноценность однополых отношений. Не думаю, что они способны породить любовь. Во всяком случае, в том виде, в котором я ее описал — точно нет.

«Многие, конечно, поспорили бы, но я не стану. Не стоит того. Давайте лучше продолжим прерванную цепь рассуждений — вы говорили о нарушении гармонии и любви, как связующей силе, но как-то стушевались».

— Просто бывает и по-другому.

«Хаос?».

— Нет. Но тоже особая форма порядка, в каком-то смысле. Смерть… Слушайте, сейчас из меня польется преимущественно субъективная эмпирика. Надеяться на беспристрастность не приходится.

«Не страшно».

— Не страшно? Не знаю. Не знаю… В общем, все случилось очень неожиданно. Нас свел случай, теперь уже совершенно неважно какой. Неожиданность заключалась в том, что я не предполагал, что такое бывает. Впрочем, я отклоняюсь… Все слыхали сказки о любви с первого взгляда. Это действительно сказки и не более, я в эту чушь не верю, по крайней мере. Поэтому, я с уверенностью могу сказать, что не влюбился — именно не влюбился — в нее в первый же вечер нашего знакомства. Но этот вечер был определяющим. Я теперь знаю, что первое знакомство — это экспресс-тест на возможность возникновения чувства. Тот вечер был чем-то слабо поддающимся всякого рода описаниям… Это была феерия общения. Общения не в смысле пустой болтовни и хихиканья, как это частенько случается. Общения от слова «общий». Это был всепоглощающий диалог родственных душ! Даже тогда, когда мы молчали, а это было редко… Я смотрел только на нее и внимал, вдыхал, вслушивался. Я дышал ей и существовал за счет энергии поля, создаваемого возникновением нашего союза, союза равных, как мне казалось… Только вернувшись домой той ночью — мы встретились в начале вечера, застали его конец, а разойтись смогли (именно, что смогли, это был волевой поступок) только ночью — и еле-еле уснув… Словом, утром я не передвигался, я метался и ближе к полудню начал догадываться, что потерял голову!

Бумага в нескольких местах увлажнилась. «Что за ерунда?!». Чуждое Винеру состояние навалилось тяжелым грузом, сопротивляться было бесполезно. И он не стал. Отложив бумагу и приняв удобную позу, Винер позволил слезам вести свою игру…

Мерно движущаяся жидкость причудливым образом преломляла свет, и стена уже не казалась такой неприступной. Женский крик усиливался, заполняя собой все пространство. Этот звук, несомненно, содержал очень знакомые нотки, но в целом был настолько чужим и страшным, что Винеру казалось, будто через самый малый отрезок времени он просто взорвется, не выдержав пронзительных колебаний, исходящих от неведомого источника. Создавалось впечатление, что угнетающий звук, проникая внутрь, с хладнокровием эффективного сорбента поглощал жизненную энергию. Единственным противовесом был слух, который как назло работал без сбоев. Собрав волю в кулак, Винер сделал короткий шаг и прикоснулся к стене. Кирпич был холоден и глух к внешним воздействиям. Винер только сейчас осознал, что обуви на нем нет. Разрушив босой ногой снежный холмик, он опустился в позу, чем-то напоминающую классический «лотос». Винер совершенно не боялся замерзнуть — в создавшейся ситуации эта перспектива казалась ему не самой плохой. Зачерпнув немного снега в ладони, он решил познакомить его со своим лицом. На границе двух агрегатных состояний воды возникли необычные ощущения. «Не хочу…». Эта мысль показалась Винеру странной и внешне необоснованной. «Не хочу!». Так же резко, как возникнув, женский крик сменился на ритмичные жалобные всхлипы. « Не хочу»…

Слезы испарились, оставив наместником изнуряющую боль. Чтобы отвлечься, он решил выдыхать дым от очередной сигареты в направлении наибольшего скопления тумана и наблюдать за диффузией. «Сомнительное разнообразие». Винеру быстро наскучило изобретенное им занятие.

— Интерес был невероятный… Потом эти мелочи, врезающиеся в память навсегда, потому что в какой-то момент перестают быть мелочами. Голос… Манера говорить. Глаза, цвет, траектории взглядов. Линии тела, изгибы, движения. Жесты. Одежда. Первые соприкосновения… Вкус — не запах, а вкус — волос, кожи, губ… Тебя рвет на части! Разрывает в мелкие клочья! На миллиарды атомов, каждый из которых сгорает от невероятного притяжения и желания…

В какой-то момент я осознал, что влюблен. А несколько позже понял, что люблю. Это когда готов прощать. Готов перешагивать через себя. Когда готов меняться. Когда готов совершать необдуманные поступки. Когда готов заботиться и помогать… Когда готов жрать все, что тебе перепадает! Когда готов жертвовать! Черт возьми…

Словом, я никогда до нее такого не испытывал. И не думал, не подозревал, что способен испытывать. Когда человек любит в первый раз — я говорю сейчас о «первой любви», случающейся так или иначе со всеми — он склонен преувеличивать. Но потом он уже в состоянии отличить любовь от наваждения. Я не мог ошибаться. Да я и не ошибался…

Есть периодически возникающее чувство единственности. В некоторых ситуациях у человека появляется абсолютная уверенность, что тот или иной путь единственно верен. Хотя альтернатив может быть масса, и просчитать каждую из них попросту невозможно. Даже одну из них — весьма проблематично. Но есть твердая уверенность. Шестое чувство…

Также было и в моем случае. Что это значило? Жить только ради нее. Жить для нее. Уничтожить себя. Но в этом и весь подвох! Уничтожить себя можно только физически. И никак иначе…

Я жил ей. Но требовал. Требовал. Требовал! Внимания, благодарности. Интереса, восхищения, страха. Понимания, поддержки. Действий, поступков. Смирения. Подчинения, преклонения, черт возьми! Я вел себя, как человек. Как обычный человек. Нельзя… Нельзя, черт возьми, нельзя быть обычным со столь необычным созданием! Почему? Почему ты понимаешь это только потом, когда уже поздно?!

Винер чуть было не опрокинул чернильницу.

— На ее месте образовалась черная дыра. Огромных размеров. Чертова сингулярность! Знаете, как больно, когда останавливается время? До нее я не знал, что такое боль. Я до сих пор этого не знаю. Я не постиг глубины. Истинной глубины боли. Она всякий раз отдаляется, подобно линии горизонта. И повсюду знаки… Семиотическое поле, сотканное из образов-напоминаний тех самых мелочей, которые были мелочами считанные мгновения, но, расширившись, заполнили весь объем психической составляющей. Все то, что раньше приносило невероятное удовольствие, заставляло восторженно трепетать, превратилось в смертоносную символику, норовящую прикончить тебя выстрелом в сердце, стоит только слегка ослабить контроль. И ведь ни одного промаха, ни одного!