Павел Амнуэль - Клоны

– Девять цифр. В гавайских номерах семь.

– Может, с кодом? – неуверенно сказала Лайма.

– У какого штата или страны код двадцать три?

– Не знаю.

– Этот номер, – покачал головой Леонид, – не даст тебе покоя. Ты его сейчас вспомнила или…

– Только что. Рассказывала и вдруг это число… будто давно забытый адрес.

– Тогда ты… Я имею в виду – ты уже звонила по этому номеру?

Лайма помолчала. Где она была сейчас, что видела, о чем думала?

– Не помню. То есть… Да, звонила. Я чувствовала себя ужасно. Том напевал в ванной, а я набрала номер, видеоканал отключила, руки дрожали… Я сразу узнала голос – девушка из автосалона. Она не стала отключать видео, ей было нечего скрывать. На голове у нее было намотано полотенце, она только что вышла из ванны, и я почему-то представила, что они там были вдвоем, она вышла, чтобы ответить на звонок, а Том остался. Я отключила связь, меня трясло. А потом…

Лайма замолчала, пытаясь вспомнить, и тихо заплакала, опустив голову на плечо Леонида. Он не знал, что делать, когда плачет женщина, – обнять, приласкать, успокаивать (как?) или дать возможность выплакаться? Когда его размолвки с Наташей заканчивались слезами, он уходил к себе в закуток и хлопал дверью. Садился к компьютеру, но работать не мог, знал, что Наташа перестает всхлипывать и идет к зеркалу, поправляя волосы…

Лайма перестала всхлипывать, поднялась и, на ходу поправляя волосы, направилась к зеркалу, висевшему в простенке между окнами.

– Прости, пожалуйста, – сказала она, глядя на Леонида в зеркало. – Я не должна была тебе рассказывать.

– Должна, – твердо сказал Лениод. – Это наши общие воспоминания. Я не могу вспомнить, а ты… За нас обоих.

– Почему? – Лайма обернулась и посмотрела Леониду в глаза. – Как это возможно? Я… где?

Леонид обнял Лайму, он не мог говорить, не ощущая руками ее плеч, не чувствуя запаха ее духов, он и мысли, как ему казалось, мог сейчас читать. Нежность переполняла его, и какое-то время (секунду? час?) он не мог произнести ни слова, в горле застрял комок, Лайма поняла и провела ладонями по его небритым щекам.

– Как это возможно? – повторила она. Или подумала? Наверно, только подумала, губы ее шептали совсем другое, и Леонид, не умевший читать по губам, понял каждое слово, сказанное по-русски: «Я люблю тебя».

– Это… – пробормотал он. – Это твоя память. Каждый из нас помнит все… то есть, многое. Вряд ли мозг может помнить все из всех вселенных, где мы… многое, да… из того, что происходило с нами. Иногда вспоминаешь, и кажется, будто это происходило не с тобой, часто во сне, и тогда говоришь: приснится же такое… У каждого из нас столько памятей о самом себе, сколько миров-клонов в нашей грозди вселенных.

– Не могу поверить.

– Не нужно верить, Лайма. Вспоминай.

– Что? Почему Том ушел к этой… Минии?

– Почему он погиб? Может, в нашей памяти мы сумеем…

Леонид замолчал. Не хотел, чтобы Лайма надеялась?

– Что ты сказал? – Лайма прижалась лбом к его груди, Леониду показалось, что он тоже начал вспоминать – мелькнуло в памяти или померещилось?

– Может, мы сумеем спасти Тома…

– Ты в своем уме? – Папа был зол и не скрывал этого.

– Да, – кивнул Леонид.

Разговор происходил в номере Бредихина в Нижнем доме. Когда Леонид ввалился утром к Папе, коротко предупредив по телефону, Рената и Виктор, конечно, были здесь и разговаривали, как показалось Леониду, не о науке, а о нем. О нем и Лайме. О Лайме и ее странном поведении.

– Нужно поговорить, – заявил Леонид с порога. – Вдвоем, пожалуйста.

– Ладно, – буркнул Виктор, – я пойду спать, двое суток не спал, совсем отупел.

Рената уходить не собиралась, она хотела знать, что произошло у Леонида с неадекватной девицей-переводчицей.

– Рена, – неожиданно мягким голосом произнес Бредихин, – нам с Леонидом действительно надо разобраться. Вдвоем.

– Пожалуйста, – Рената вышла, демонстративно хлопнув дверью.

– Ты не отвечал на звонки, – сварливо сказал Бредихин. – Рена требовала, чтобы я позвонил в полицию, и если бы не твое появление, мне пришлось бы… Так что ты хотел сказать? Не ходи взад-вперед, садись.

Леонид сел на стул и рассказал. Не все, конечно, но умолчания не имели ни к науке, ни к Папе никакого отношения. Бредихин слушал внимательно, время от времени поднимая брови.

– Вот так, – заключил Леонид. – Вопрос: что мы можем предпринять для спасения экипажа?

– Ты понимаешь, что говоришь? И главное – что делаешь?

– Да, – отрезал Леонид. – По-вашему, все можно оставить, как есть?

– То, что предлагаешь ты, – авантюра, отвечать за которую…

– Буду я и никто больше, – быстро сказал Леонид.

– Подпишешь бумагу? – голос Бредихина звучал насмешливо.

– Подпишу.

– И мисс Тинсли? Это ее здоровьем, прежде всего душевным, ты собираешься играть? Ты психиатр? Психолог? Что-нибудь понимаешь в структуре и работе памяти? – Бредихин тыкал в сторону Леонида указательным пальцем, не давая ему возможности вставить слово. – То, что она как бы вспомнила – ты уверен, что это именно клонная память, а не дежа вю или просто фантазия в состоянии стресса? Мисс Тинсли нужно показать врачу, а не заставлять…

– Я и сам начал кое-что вспоминать, – сумел вставить Леонид.

– Ты? – Бредихин застыл с протянутой рукой, склонил голову, разглядывая Леонида, будто увидел его впервые. – Ты научный работник или автор фантастических опусов?

– Запись передачи со звездолета – научный факт или сцена из фантастического фильма?

– Сцена из фильма, конечно, – буркнул Бредихин. – Ты сомневаешься, какую реакцию вызовет наша публикация? Думаешь, работу станут обсуждать серьезно? Если мы это опубликуем, все бросятся искать фильм, который мы якобы использовали для создания фальшивки. С научной карьерой будет покончено.

– Послушайте, – ошеломленно произнес Леонид, – вы решили отказаться от публикации?

– Пока полностью не разберемся – да. Не уверен, что нам это вообще удастся.

– Понятно, – Леонид неожиданно успокоился. Он ожидал от шефа подобной реакции. Научная репутация. Неужели Папа думает, что единственная – да, странная! – публикация испортит ему карьеру настолько, что из науки придется уйти?

– Что вам понятно, Леня? – сварливым голосом проговорил Бредихин. – Начнем с того, что ни один журнал не примет статью к публикации. Рецензент приведет такое количество возражений…

– Статья Хьюиша и Белл была опубликована в течение трех недель!

– У нас другой случай. Теоретическая часть совершенно не разработана…

– Гроздь вселенных Линде…

– Ах, оставь! Космологическим теориям цена грош в базарный день! Чистая математика. Красиво. Но совершенно невозможно проверить.