Константин Рольник - Расстановка

— Ваша логика неопровержима… — хозяин квартиры вновь закусил авторучку, не находя аргументов — Но все же… Неужели не осталось иного выхода, кроме партизанской борьбы, тайного заговора, политических убийств? Я, как гуманист, не могу согласиться с этим… До последнего — не могу… Может быть, в области искусства можно создать очаг оппозиции? Бунтарские книги, фильмы, музыка, одежда с протестными лозунгами, неформальные движения?

— Ваш родич может многое рассказать вам — о том, как недовольных писателей лишают возможности публиковаться… В компьютерной сети Рабсии, как вы знаете, ввели предварительную цензуру. В области музыки и фильмов — та же картина. И даже стиль одежды медвежучьи нелюди предписывают подданным. В курсе о новом законе против неформалов? Ну, то-то.

— Да… Это я знаю… — неожиданно Чершевский рассмеялся: — Сейчас многие недовольные интеллигенты, с которыми я знаком, выражают свой протест, подкладывая в ботинки, вместо стелек, кусочки рабсийского государственного флага, рабославный амулет или двуглавого грифона — чтобы каждым шагом топтать их… Я понимаю, это лишь фига в кармане…

Собеседники помолчали.

— Ну хорошо — хозяин квартиры собрался с мыслями, вновь перешел в атаку — А подпольные профсоюзы? Они ведь могут организовать стачки исподтишка, для этого им не обязательно регистрироваться официально…

— Изменилась психология рабочих. — задумчиво ответил Рэд — Она сейчас не классовая.

— Да, мы недавно говорили об этом с братом — откликнулся Алеша.

— Ну вот… — вздохнул Рэд — На некоторых заводах тайные стачки, а чаще саботаж, действительно проводят. Но это лишь одно из направлений нашей борьбы. И не самое главное. Наш вербовщик — не секретарь профсоюза, а народный трибун. Он обращает внимание на все классы населения, на любое угнетение, кого бы оно ни касалось, в чем бы ни проявлялось. Союз Повстанцев рассылает во все стороны отряды своей армии… Стачка — борьба особая: заводская, фабричная. Но в рабочей среде революционеров не больше, чем в других слоях и классах. А вот нажимать на курок одинаково способен и учитель, и студент, и рабочий, и крестьянин, и директор, и торговец… Любой наш активист.

— А кого больше в ваших рядах? — полюбопытствовал Алеша. Его раздражение сменилось доброжелательным интересом, теперь он искренне стремился понять собеседника, ни в чем его не упрекая.

— Больше всего у нас интеллигенции, студентов. Мы взяли на вооружение ту форму борьбы, которая единственно возможна для интеллигенции, если отнять у нее всякую возможность правильной деятельности. [20] См. речь Александра Ульянова на суде. Медвежутин именно это и сделал — отнял всякую возможность правильной деятельности. Так что все претензии к нему. — усмехнулся Рэд.

Алеша кивнул:

— Что ж… Не знаю, как возразить вам… Конечно, если людям зажимают рот, то им развязывают руки [21] По выражению Александра Михайлова. . Выходит, если нельзя ничего — то можно все? Теперь я глубже понимаю ваши мотивы. Хоть сам я никогда и не пойду на такое…

— Этого от вас не просят и не требуют — серые глаза Рэда выражали теплый интерес и приязнь — Организация наша добровольна. Мы уважаем личность, и не принуждаем к делам, которые вам не по душе.

Алексей Чершевский испытующе глядел на заговорщика, обдумывая аргументы. Разговор был далек от завершения. Но теперь собеседники гораздо лучше понимали друг друга: лед отчуждения растаял.

Говоря с Алексеем о партизанстве, Рэд отчетливо вспомнил страницу досье с фотографией отставного генерала Игоря Харнакина — будущего куратора силовой подгруппы. Как-то сложится диалог с ним?

Седой старик с косым шрамом на лице — тот, что читал газету в парке, когда Чершевский обронил там сумку — любовался на экзотическую живопись. Гостиная в его особняке была украшена той же картиной, что и столовая Чершевского: древний золотой дворец Вьентама. Картины были подарены владельцам почти одновременно — тридцать лет назад.

Именно тогда, в этих позолоченных чертогах, Харнакин впервые увидел писателя. Однако не запомнил — они встретились мельком, в коридоре. Савейские корреспонденты возвращались после беседы с вьентамским лидером Ли Туи Зиапом. Игорь Харнакин, прибывший во Вьентам в составе группы военных специалистов, ждал тогда в приемной своей очереди. Ему, офицеру Главной Разведывательной Организации, было тогда двадцать девять лет…

Молодые, коротко стриженные подтянутые мужчины, в костюмах и галстуках, страдали от жары. Со лба катился градом пот. Влажный, пряный, жаркий воздух тропиков создавал ощущение натопленной бани. Из Танойского аэропорта их сразу повезли на совещание в резиденцию правительства, не дав даже времени переодеться.

Не успев толком рассмотреть золоченую статую многорукого идола, стоявшую в углу приемной, Харнакин был приглашен в зал. За столом, покрытым златотканным красным шелком, сидел товарищ Туи Зиап — низкорослый пожилой вьентамец с желтым непроницаемым лицом, мудрыми глазами, узкой клиновидной бородкой. Переводчика им не потребовалось — выпускник военно-дипломатической академии товарищ Харнакин знал вьентамский в совершенстве.

— Рад приветствовать — произнес Туи Зиап. Выслушав ответ Харнакина, покончив с формальностями, вьентамский вождь приступил к делу — Итак, Вы получили от савейского командования приказ помочь нам — на том участке, где мы сочтем это нужным.

— Да, товарищ Зиап. Меня инструктировали именно так. Жду ваших указаний.

— Вы получите конкретные указания. Но без вводной части не обойтись. Наш военный противник, Южный Вьентам, за которым стоят империалисты Объединенных Штатов, недооценивает роль идеологии в мобилизации людей. Они воображают, что могут воевать только за счет преимущества в технике: ковровые бомбардировки, напалм, фосфор, дефолианты… На каждого вьентамца приходится около ста тысяч фунтов сброшенной с неба взрывчатки. Тем не менее, борьба продолжается. Неоценима помощь савейских ракетчиков в обороне нашего неба. Но главный секрет успеха — несгибаемый дух народа, преданность красной идеологии. Подразделения Красных Вьентов ведут войну, разбившись на три группы. Во-первых, главная группа войск, медленно продвигающаяся на юг страны. Во-вторых, региональные силы, занятые набором новобранцев, организацией снабжения и поддержанием порядка в тылу. Наконец, в-третьих — это партизанские силы, действующие в джунглях глубоком тылу противника. Ваша специализация — именно партизанская война.

— Да, это моя профессия — кивнул Харнакин — Но, честно говоря, война в джунглях для местных товарищей куда привычнее. В каких конкретных рекомендациях нуждаются Красные Вьенты? Джунгли для них — дом родной… Они прекрасно знают рельеф местности. В том числе и те изменения, что происходят при разливе рек, когда редкие местные дороги смыты и затоплены тропическими ливнями. Сеть троп, проложенная в джунглях, это их родная среда, они в ней как рыба в воде… Тактика партизанских сил — засады и налеты по принципу "ударил-отступил-скрылся", блестяще себя оправдывает. Она дает очевидное преимущество легковооруженным частям партизан над моторизованными армариканскими войсками. А силами южных вьентов армариканцы не могут организовать ответные партизанские группы — ведь у Штатов нет иной идеологии, кроме частной наживы. Банду наемников вокруг наживы организовать можно, а вот самоотверженный партизанский отряд — никоим образом.