Константин Рольник - Расстановка

— Вы правы. Но многие бедняки тоже верят в свой успех, с увлечением борются за него. И не замечают, что сама лотерея нечестная. Правила в ней рассчитаны на их поражение. Это похоже на игровые автоматы: обогащается только их владелец, а не игроки. В конце концов, часть людей понимает — правила шулерские. Лотерея без выигрыша!

— И они восстают против нее? Это и есть второй вариант?

— Верно. Человек бунтует. Он не желает быть марионеткой, он рубит ниточки, за которые дергают правители, управляя им.

Чершевский пытливо оглядел собеседника. Пухлая рука писателя переместилась вверх, от бороды — к бугристому лбу. Николай запоминал манеру подпольщика говорить, улыбаться, жестикулировать. Эти наблюдения могли пригодиться при написании новой книги. Наконец, он спросил:

— Что же это за ниточки?

— Покорность законам, патриотизм, религия… — несколько утомленно перечислил Рэд — Бунтующий человек порывает с этим. Непреклонно порывает!

— И тогда он приходит к вашим принципам?

— Приходит, даже без общения с кем-то из нас. Совершенно самостоятельно. Он делается непокорным. Он понимает, что законы не святы, их пишут правители в своих интересах. А когда им выгодно, сами нарушают свои законы. — при этих словах Рэд вспомнил горящее здание парламента, танковые залпы, трупы на площади, кровь на рукаве. Помрачнев, заключил: — Видя все это, человек делает вывод: свергнуть негодяев можно не по их законам, а только силой. Путем революции.

— А патриотизм вы тоже считаете ниточкой в руках властей?

— Конечно! От имени страны всегда говорят власти, верховник, чиновники. На патриотизм они ссылаются, чтобы им подчинялись. Понимая это, бунтующий человек становится космополитом. То есть он признает отечеством всю планету — а не клочок земли, огороженный пограничной проволокой. Пусть правители называют этот клочок «родиной», пусть от ее имени требуют покорности себе — мы плюем на их вранье. О патриотизме мы еще поговорим подробнее. Наши враги — власти и спецслужбы — уверены, что «служба Отечеству» оправдывает все их преступления.

— Еще бы! — энергично согласился писатель — По их мнению, патриотизм лежит в основе морали, поэтому ради него все позволено: убивать людей на войне, следить за гражданами, преследовать инакомыслящих. А космополиты в их глазах— это международный сброд аморальных авантюристов.

— Это лукавство, как вы понимаете. Жуликам куда проще прикрываться словами о «любви к Отечеству». — откликнулся Рэд. — А моральные ценности универсальны, они вне государств и наций. То есть мораль космополитична, одинакова в любой точке планеты, для всех стран и народов. В основе морали — не борьба стран, а борьба добра и зла, прогресса и реакции. Люди, кричащие о своем патриотизме, частенько тянули страну назад, и тем предавали ее. Это относится и к бородатым боярам времен Питера Великолепного, и к Белой Армаде, сражавшейся против революции на деньги иностранных империалистов. Если бы эти «патриоты» победили, то Рабсия уже тогда превратилась бы в колонию. А победа «антигосударственных» революционеров-космополитов сделала ее сверхдержавой. Это ли не загадка?

— Разгадка в том, что белые «патриоты» противились новшествам. — понимающе кивнул Чершевский — И этим тормозили развитие своей же страны, которую они якобы «любят». Революция выбросила их, и дела пошли лучше. А при Юзефе Слатине случилось наоборот. Революционеров-космополитов истребили чиновники, называвшие себя патриотами. Чем же это кончилось? Эти бюрократы продали и промотали революционное наследство. Развалили и разрушили все ценное, что принесла революция.

— А уж нынешний, рабсийский патриотизм — просто рычаг управления в руках негодяев, и больше ничего. — дополнил Рэд

Писатель вновь кивнул в знак понимания, и заметил:

— С религией тоже все ясно. Она учит повиновению властям. И потому бунтующий человек с ней тоже порывает.

— Такова логика бунта. Место религии занимает атеизм, воинствующий материализм.

— Понятно. — улыбнулся писатель — Как поется в песне, «нет тюрьмы страшнее, чем в голове.» [14] В песне Виктора Цоя "Стань птицей". Человек разрушает эту тюрьму. И подчиняется властям уже не по убеждению, а только из чувства страха. Внешне он раб, но внутренне уже свободен!

— Человек вообще бунтует ради свободы. — задумчиво произнес Рэд — Социализм мы тоже понимаем как свободу: от нищеты, от безработицы, от безграмотности.

— Ну что ж, я понял как люди приходят к вам. — склонил голову писатель — Они бунтуют против того, что их угнетает и ущемляет. Но разве бунт — это какая-то глубокая философия?

— Вы правы — усмехнулся Рэд — Бунт не философия. Но даже к простому бунту не каждый склонен. Думающих людей мало, бунтующих — и того меньше. А ведь бунтом дело не ограничивается.

Чершевский слушал, приоткрыв рот.

— Я об этом и хотел спросить. Разрушение, ломка старого… Прекрасно. А что взамен? Как изменить мир?

— Чтобы изменить мир, надо его правильно понять. Наши рядовые активисты могут и не знать философии. Чаще всего ими руководит месть. Когда они вступают в организацию, мы не спрашиваем о философии. Только о готовности к борьбе. Им достаточно знать пять принципов: революция, космополитизм, атеизм, свобода, социализм. Начав с этого, они имеют возможность развиваться. — Рэд почесал подбородок, и досадливо качнул головой — К сожалению, многие из них довольствуются лозунгами. Не хотят учиться дальше. Другое дело мы — профессионалы революции. Мы просто обязаны знать философию, изучать ее, иметь стройное мировоззрение.

— Вы изучали философию? — оживился писатель, отняв руку ото лба — И какой вывод сделали? Как справиться с природными и общественными бедами?

— Мы считаем, что защититься от природных катастроф человек может, развивая технику. А от социальных — разумно организовав общество.

Чершевский напряженно вскинул голову и взглянул подпольщику прямо в лицо:

— То есть ваша конечная цель…

Рэд поднял вверх указательный палец, и отчеканил громко и ясно:

— Расширить господство человека над природой, и устранить господство человека над человеком. [15] Эта выражение, как и остальные фразы Доброцкого в романе, принадлежит его "земному" прототипу - Л.Д. Троцкому

— Великолепно сказано! — всплеснул руками писатель.

— О, это не мои слова. Я прочел их в книге Доброцкого. Это краткий вывод, как вы просили. А у нас ведь целое мировоззрение. Создать философскую доктрину очень сложно. — Рэд утомленно облокотился на кулак, и голос его упал. На подпольщика внезапно накатила усталость. — Сам я не философ, честно скажу… Я лишь усвоил и воспринял уже готовые выводы. Нашу философию создал ученый по имени Марел Карс. Он жил двести лет назад.