Марианна Алфёрова - Лига мартинариев

— К сожалению. Кстати, у тебя случайно нет булочек со сливками?

— Ты же знаешь — я их терпеть не могу!

— Да, да. Помню. Ты любишь селедку в винном соусе…

— Я ее ненавижу! — прошипел Пашка сквозь зубы.

Я пожала плечами и посмотрела на часы.

— Пойду-ка я в кафе Ораса. Оно уже открылось.

— А дом?! — изумился Пашка. — Окна в гостиной разбиты. Всё залито водой. Ты это так и оставишь?

— Так заделай окошки — ты же мужчина! — и я положила ему на ладонь ключи от моей двери.

Заниматься домом я сейчас не могла — видеть весь этот разор, посреди уютного гнездышка, подбирать останки — будто трупы — любимых вещей… Нет, нет, нет… только не сейчас. Сейчас я немедленно отправлюсь в кафе на Звездную…

— Хоть этот проклятый «Танец» перестанет крутиться каждый вечер, — крикнул вдогонку Пашка. — Культурные люди такую дрянь не слушают!

Да, он умел цапнуть за живое. А в детстве мне казалось, что я очень его люблю. Конфеты сама не ела — для него прятала в заветную коробочку. А он, обругав «Танец смерти», Сашку оскорбил. Намеренно. Как он смел? В отличие от него, Сашка умел любить. Знаете, что было в той записке? Я помню ее наизусть… «Дорогая Евочка, я тебя очень люблю. „Очень“ возвожу каждодневно в N-ю степень», - вот так-то.

К счастью (это выражение мартинарии иногда используют), сумочка с деньгами лежала в спальне и, хотя сумочка пострадала, кошелек (о, чудо!) уцелел. Так что я смогла откушать четыре булочки со сливками в кафе Ораса. Если несчастья будут случаться с такой регулярностью, через пару месяцев я так растолстею, что придется сменить гардероб. Я и так не могу пожаловаться на худобу, но пока меня называют просто пухленькой. К тому же мои сто семьдесят сантиметров меня выручают.

Официант остановился возле моего столика, наклонился и прошептал с видом заговорщика:

— Орас ждет вас в кабинете. Бумаги готовы.

Часто мигая, я смотрела на парня в белой куртке, и не могла понять, о чем он бормочет. Что за бумаги? На кой они мне черт? Ах, да! Наконец я сообразила, что речь идет о деньгах для лечения Вада. Кажется, ему повезло. Может, попросить Ораса оплатить ремонт моего несчастного домика? Или мне как работнику «Ока» сделают скидку? Нет, наверняка мартинариям ничего такого не положено.

Я поднялась наверх. На лестнице стоял мальчик лет трех, светловолосый и толстощекий, коренастый, как Андрей. Шелковая мальчикова рубашка была перепачкана красным соком. И немудрено: в ладошке мальчуган держал огромную надкушенную сливу.

— Привет! — я протянула маленькому толстяку руку.

Несколько секунд он разглядывал меня, потом протянул сливу, коротко выкрикнул: «на», и бросился бежать. Я пошла за ним и очутилась в гостиной, обставленной стилизованной под старинную мебелью. Огромная хрустальная люстра вполне могла подойти для какого-нибудь конференц-зала. На диване возлежала сама хозяйка. Есть женщины и женщины. И отличаются они как собаки разных пород. К примеру, госпожа Орас вполне могла сойти за «королевского пуделя», ну а я по экстерьеру — чистопородная дворняга солидных размеров, уверенная вполне, что моя бабушка не грешила с «водолазом». Раскрыв рот, разглядывала я розовую кофточку нежнейшего оттенка, шелковые белые брючки и золотую сетку на черных блестящих волосах госпожи Орас. Она заметила, как я вошла, но не подняла головы и продолжала разглядывать толстый каталог, на глянцевых страницах которого то и дело процарапывала ноготками отметки. Мальчик подбежал к ней и ткнулся головой в колени.

— Отвяжись, Олежек, — без тени благодушия пробормотала мать, не отрывая глаз от журнала, — ты весь грязный, меня испачкаешь.

Мальчик схватил из вазочки еще одну сливу и вновь куда-то умчался.

— Господин Орас велел мне зайти… — Я оглядывалась по сторонам: роскошь апартаментов казалась чрезмерной.

— Не та лестница, — отвечала хозяйка, по-прежнему не поднимая головы. — Его кабинет направо.

Мне показалось, что местоимение «его» она произнесла неприязненно, почти брезгливо.

Олежек ожидал меня на лестнице и опять сунул мне в руку сливу. А хотела обнять его, но он вырвался и убежал, счастливо бормоча.

Кабинет Ораса выгодно отличался от апартаментов его жены: просторен, светел, строго обставлен. И хотя солнечные лучи падали прямо на стол, массивная лампа с зеленым абажуром все равно была включена. О пристрастии Ораса к яркому освещению писали даже в газетах.

— Ну наконец-то! — приветливо махнул мне рукой Орас, едва я вошла. — Ты что, не могла подняться сюда, пока не съела весь запас булочек?

— Только четыре, — пробормотала я смущенно.

— Никогда не поверю! Минимум восемь, — смеясь, он протянул мне бумагу с замысловатой виньеткой наверху и огромной, с блюдце — печатью внизу. В бумаге значилось, что деньги для лечения Вадима Суханова перечислены на счет частной клиники.

— Вадим будет на седьмом небе от счастья. Вы святой человек, Андрей Данатович.

— Святой? Какая чушь! Вот моя жена — та просто не может пройти мимо благотворительных объявлений. Я не успеваю подписывать счета.

Я кивнула и попыталась скрыть недоверчивую улыбку.

— А это просто маленький подарок обиженному судьбой человеку от большого удачника, — весело продолжал Орас. — Я только что приобрел «Мечту». Ева, вообрази — «Мечта»!

Я не могла вообразить — потому что никогда там не бывала, знала только — самый дорогой ресторан в нашем городе, местная знать там обедала. Само простенькое блюдо стоило не меньше двадцати баксов. И мест в зале было что-то около тридцати. Впрочем, Орас и так понял, что не бывала, и принялся мне описывать:

— Все стены покрыты деревянными панелями с резьбой, люстры бронзовые, приборы ставят серебряные. Но не в приборах дело. Главное — блюда. Там непременно русский стол, — он принялся пересказывать меню. — Из закусок — ветчина, осетрина, белуга. На первое подают селяночку с осетриной, а к ней — крошечные розовые расстегайчики, потом непременно поросенок с хреном…

Орас говорил о еде вдохновенно, так другие говорят о живописи или о музыке. Но при этом, слушая его, я ни на минуту не усомнилась, что нарезанная тоньше бумаги розовая ветчина вполне соизмерима с каким-нибудь бесценным живописным полотном.

— Главное, что мне не нравится, — продолжал Орас всё тем же доверительным тоном, будто я была не посторонним человеком, а его компаньоном, — что в «Мечте» принято давать очень большие чаевые — не меньше пяти долларов.

— Ого! Я бы пошла туда работать, — усмехнулась я.

— Тебя не возьмут. Официанты в «Мечте» вышколены гораздо лучше, чем в моем кафе, а у шеф-повара есть бумага, что он работал прежде в Париже и Стокгольме. Разумеется, бумага липовая. Но повар он отменный. Официанты не имеют зарплаты и живут из одних чаевых — прежние хозяева во всем следовали старинным русским традициями, в том числе и брали себе процент с чаевых. Но это не спасло их от разорения, и «Мечта» очутилась у меня в руках.