Келли Линк - Милые чудовища

Да неужели? (Но я понял, что вслух это произносить не стоит.)

— А обо мне ты что думаешь?

— Мне приятно смотреть, как ты играешь в футбол. Это все равно что смотреть футбол по телевизору.

— Наоми грубовата, зато честная, — сказал я. — Я могу так и остаться низкорослым, ниже, чем нужно, чтобы стать вратарем мирового класса.

— Ты вырастешь. У тебя отец высокий. Иногда на меня накатывает, — сказала она. — Зря я тогда тебе брякнула…

— А что означали твои слова? — поинтересовался я.

— Учи испанский, — сказала она. — Тогда, если я скажу тебе какую-нибудь гадость, ты поймешь. — А потом добавила: — И все-таки однажды я попаду туда, наверх.

— Наверх? — переспросил я.

— На Марс.

На ней не было маски. Она улыбалась. Уж не знаю, почему: то ли мне, то ли от одной только мысли о Марсе, — но меня это не сильно волновало. Марс далеко. А я гораздо ближе.

Отец разговаривал по мобильнику.

— Да, — сказал он. — Хорошо. Я поговорю с ним. — Он отключился и сказал мне: — Дорн, подойди сюда на минутку и сядь.

Я ничего ему не сказал. Просто опустился на свою раскладушку.

Я поймал себя на том, что озираюсь по сторонам, как будто что-то случилось. Наоми стояла в сторонке, у стены, и разговаривала с тем носатым парнем в футболке «Ханса Блисса в президенты!» Он был намного выше Наоми. Интересно, она не комплексует из-за роста?

— Твой тренер… — сказал отец. — Он хотел с тобой поговорить.

— Так это Соркен звонил? — уточнил я. В желудке ощущалась непонятная тошнота, даже не знаю, почему. Должно быть, предчувствие.

— Нет, — сказал отец. — Прости, Дорн, это тренер по фамилии Тернер. Он звонил насчет Соркена.

И тут я мгновенно раскусил, в чем дело.

— Соркен умер.

Отец кивнул.

— А все остальные из моей команды как? В порядке?

— Не знаю, в самом деле не знаю, — сказал отец. — Мистер Тернер не смог дозвониться до всех. В Филадельфии многие свалились с гриппом, впрочем, как и повсюду. Если бы у меня было время хорошенько все спланировать, я бы вряд ли заказал билеты на этот рейс. Ты ведь был прав. Я получил е-мейл от коллеги из Потлача, он подозревал, что надвигается эпидемия. В это время я был на связи с Хансом Блиссом, и тут как раз визы подоспели. И мне показалось, что это не такой уж большой риск: доехать до аэропорта и отправиться сюда. Я думал: если мы не улетим сразу, то совершенно неизвестно, когда опять предоставится возможность.

Я ничего не сказал. Мне вспомнилось, как Соркен обрушивался на меня во время тренировок, если я выпендривался или недостаточно следил за тем, что происходит на поле. Соркен был не похож на отца. Если ты не обращаешь на него внимания или дуешься, он засветит тебе в голову мячом. Или своим кроссовком. А я так и не прослушал те его сообщения… Я даже не знал, где сейчас мой телефон.

Я никогда в жизни не думал, что Соркен может заразиться гриппом и умереть, а вот что у отца есть реальные шансы что-нибудь подцепить — я думал. При последней пандемии медики гибли пачками.

— Дорн? — окликнул меня отец. — Ты как? В порядке?

Я кивнул.

— Жаль Соркена, — сказал он. — Я ведь так ни разу толком с ним не поговорил.

— У него не было времени на тех, кто не играет в футбол, — сказал я.

— Мне всегда казалось, что он жестковато с тобой обходится.

— Вряд ли я был его любимчиком, — сказал я. — Да и сам я не особо его любил. Но он был хорошим тренером. Он никогда не давил на меня больше, чем нужно.

— Я сказал Тернеру, что ты вернешься нескоро. Откровенно говоря, я не знаю, что нам теперь делать. Если нам позволят остаться в Коста-Рике. По ангару ходят слухи… Что ответственность лежит на нашем правительстве. Что мы целились в Калексико. По мне, так в этих слухах мало правды, но американцы тут и без того не в фаворе, Дорн, а уж если местные начнут распространять подобные басни… И дома, в Филадельфии, меня тоже по головке не погладят. Я связался со своими ребятами. Доктор Уиллис орала на меня целых пять минут, а потом повесила трубку. Я сбежал, хоть и знал, что им без меня придется туго.

— А вдруг ты бы заболел, если бы мы остались, — сказал я. — Или я бы заболел.

Отец уставился на свои руки.

— Кто знает… Я собирался рассказать тебе о визах. Чтобы у тебя был выбор. Но ведь, случись что, я бы не смог тебя бросить… — он умолк и сглотнул. — Я поговорил с Паулой и остальными последователями Блисса. Сегодня им с самого утра так и не удалось ни с кем связаться. Ни с кем из колонии. У них ведь там тоже карантин, помнишь? И нет врача. Только двое гинекологов и костоправ.

— Все будет хорошо, — сказал я. Мне не впервой было поднимать кому-то настроение. Однако я не мог не оглядеться, и на этот раз я заметил то, что раньше предпочитал не видеть. Все остальные вели или только что закончили такие же разговоры, как наш с отцом. О знакомых, которые умерли. О том, что происходит, пока мы сидим здесь взаперти.

— К Хансу Блиссу вот-вот во второй раз прилетят инопланетяне, ты что, забыл? — сказал я. — Разве такой человек может скопытиться от всякой ерунды вроде гриппа? Эти пришельцы небось сделали ему прививку. Помнишь, он говорил, что с тех пор ни разу не болел?

— Ценный аргумент, — сказал отец. — Особенно если ты достаточно доверчив, чтобы купиться на речи Блисса.

— Эй вы, двое, — позвала нас Наоми. Она раскраснелась и выглядела довольной, как будто последнее слово в споре с парнем — фанатом Блисса снова осталось за ней. Кажется, она уже не злилась на меня. И я тоже не мог на нее злиться. Все, что она сказала, более или менее правда. Я знаком с ней совсем недавно, но уже ясно, что это в ней самое ужасное.

Отец забрал у меня из рук футбольный мяч. Не знаю, когда я успел в него вцепиться, но сейчас действительно без него лучше. Отец опустил мяч на пол, сел на раскладушку рядом со мной и похлопал меня по ноге.

— Все будет отлично, — сказал он, и я кивнул.

Мой брат Стивен был старше меня на четыре года. Он меня недолюбливал. Если верить отцу, когда я был совсем мелкий, Стивен нарочно отстегивал ремень безопасности на моем детском сиденье в машине, и само сиденье тоже отстегивал. Когда мне было пять, он столкнул меня с лестницы. Я тогда сломал запястье. Мама видела, как он это сделал, поэтому в следующие два года Стивен раз в неделю посещал детского психолога по имени мисс Блэр, офис ее был в самом центре. Помню, я тогда ему завидовал.

Когда родители развелись, Стивену было десять лет, а мне шесть, и они решили, что каждый возьмет на себя заботу об одном ребенке. Стивен был в восторге от этой идеи. Он всегда стремился стать единственным ребенком в семье.

Мама вернулась к себе в Далтон, штат Колорадо, где занялась бухгалтерией на принадлежавшем ее родне роскошном пижонском ранчо и спа-курорте. Когда я прилетал к ним в гости, Стивен вел себя так, чтобы мне было понятно: тут все принадлежит ему. Его дом, его лошади (причем все), его мамуля, его дедушка с бабушкой, его дяди, тети и кузены. Он навещал нас с отцом всего один раз, а потом у него вроде стряслось что-то с внутренним ухом, и ему стало противопоказано летать. Поэтому больше он не приезжал. Отца он тоже недолюбливал.