Келли Линк - Милые чудовища

К тому времени, как Озма успокоила лошадей, дух Нерена уже уплыл вниз по реке. У нее не было при себе лишних ленточек, чтобы тратить их на такую шваль, как бандиты. Зилла перед отъездом развязала большинство лент и отпустила духов. Когда духов слишком много, это затрудняет путешествие — они пугают лошадей и привлекают ненужное внимание. К тому же, обустроившись на новом месте, всегда можно наплести новых ленточек и наловить новых духов. Озма оставила при себе только трех любимчиков: старую злобную императрицу, мальчишку, чей призрак почему-то был убежден, что он котенок, и констебля. Но ни императрица, ни мальчик в последнее время почти ничего не говорили. До них не достучаться. А вот в констебле еще оставалось немножко жизни, а может, это было просто воспоминание о его удивленном лице и яркой-яркой крови.

«Она чудовище», — сказал констебль Озме. Он глядел на Зиллу как будто даже с восхищением. Озма ощутила укол ревности, а может, наоборот, гордость от обладания чем-то ценным.

— Она убила сотню мужчин и женщин, — сообщила ему Озма. — У нее в книжице хранится список их имен. Мы ставим в храме свечки в память о них.

«Я не помню своего имени, — посетовал констебль. — Может, я успел представиться вам с матерью, прежде чем она меня убила?»

— Ты вроде назвался Печать или Наковальня, — сказала Озма. — Или Булыжник.

— Озма, — окликнула дочку Зилла, — прекрати разговаривать с этим духом, лучше помоги мне с Нереном.

Озма с Нереном друг друга недолюбливали. Нерену нравилось щипать и дразнить Озму, пока Зилла не видит. Он лапал плоский лиф платья, под которым пряталась ее туго перетянутая тряпкой грудь. Иногда он хватал ее за волосы и приподнимал, чтобы показать, как он силен и как она мала и беспомощна.

Они обернули тело Нерена куском красного полотна, а потом закрепили его на дереве, между ветвями, намотав еще несколько слоев ткани поверх покрывала. Так обычно поступали с мертвыми, если не было времени на похороны. Что до Озмы, то она бы охотно оставила Нерена на съедение псам. А сама бы задержалась посмотреть.

«Я голоден», — сказал дух констебля. Озма дала ему маленькую мисочку с кровью и землей, собранной с того места, где умер Нерен.

Потом они поехали быстрее. Лошади боялись матери Озмы, хотя та хлестала их кнутом куда реже, чем Нерен.

Озма сидела в карете и играла с духом констебля: один загадывает предмет, а другой должен его отгадать.

«Что я вижу, назови. Я загадал, а ты води!» — сказал констебль.

— Облако, — сказала Озма. — Или мужчина в поле.

Вид из окна кареты открывался однообразный. Поля побурели и загнили на корню, а воздух был вонючий и полный пыли. Пшеница в этом году гибла от какой-то растительной болезни, как люди от чумы. В небе ни облачка. А мужчина в поле на самом деле был сломанным стволом, торчащим на прогалине и перевязанным маленькими грязными тряпочками — его поставили тут как атрибут деревенской магии. Полевой божок, отмечающий то место, где кто-то наткнулся на белый камень.

«Не мужчина, — поправил ее констебль. — Женщина. Грустная девушка с каштановыми волосами. Она немного похожа на тебя».

— Она симпатичная? — спросила Озма.

«А ты симпатичная?» — ответил вопросом на вопрос констебль.

Озма резко тряхнула волосами.

— Дамы в Абале называли меня милой куколкой, — сказала она. — Они говорили, что у меня волосы медового цвета.

«Мать у тебя очень красивая», — сказал констебль. Зилла сидела на облучке и пела про черных птиц, клюющих чьи-то глаза и пальцы. Она любила печальные песни.

— Я стану еще красивее, когда вырасту, — сказала Озма. — Зилла всегда так говорит.

«А сколько тебе лет?» — спросил констебль.

— Шестнадцать, — сказала Озма, хотя точно она не знала. Год назад у нее начались месячные. Зилла этому не обрадовалась.

«Зачем ты бинтуешь грудь?» — поинтересовался констебль.

В дороге Озма одевалась по-мальчишески и завязывала черные волосы в простой хвост. Но все равно каждый день продолжала утягивать грудь тряпицей.

— В один прекрасный день, — сказала она, — Зилла подыщет мне мужа. Богатого старика с поместьем. Или юного повесу с большим наследством. Но до тех пор, пока я не выросла слишком большой, я больше полезна ей как ребенок. Зиллина Принцесса-Обезьянка.

«А я вот уже никогда не стану старше», — оплакивая свою судьбу, промолвил констебль.

— Что я вижу, назови. Я загадала, ты води! — сказала Озма.

«Облако, — попытался угадать констебль. — Или огненное колесо». — Мертвые не любят произносить слово «солнце».

— Мышонок, — ответила Озма. — Он пробежал под колесами кареты.

«Куда мы едем?» — спросил констебль. Он задавал этот вопрос уже много-много раз.

— Домой, — сказала Озма.

«А где этот дом?» — уточнил констебль.

— Не знаю, — ответила Озма.

Если верить Зилле, отцом Озмы был принц Подземелья, дипломат из далекой страны Торлал, шпион, головорез с ножом в переулках Бенина. Нерен был низкорослый, и его пронзительные черные глаза напоминали Озмины, но он не был ее отцом. Если бы был, она бы опустила в поток ленту и выловила бы его дух, как на удочку.

Они устроили стоянку в поле, поросшем белыми цветами. Озма накормила и напоила лошадей. Потом принялась собирать цветы — она решила насобирать их столько, чтобы можно было сделать для Зиллы постель из лепестков. Она нарвала кучку цветов высотой примерно до колена, а потом утомилась. Зилла развела огонь и выпила вина. Она не сказала ничего ни про Нерена, ни про дом, ни про белые лепестки, зато после заката научила Озму паре простых заклинаний: как зажигать на спинках зеленых жуков, бегавших по поляне, огоньки; как вызывать маленьких бесят, которые жили внутри деревьев, кустов и камней.

Зилла и каменные бесята немного поболтали на отрывистом гортанном языке, Озма с трудом их понимала. Потом Зилла подалась вперед, поймала бесенка за хвост и сломала его длинную шею. Остальные бесята разбежались кто куда, а Зилла гонялась за ними с ухмылкой. В ней было что-то волчье: она рыскала по поляне на четвереньках, металась из стороны в сторону. Озма и духи сидели и смотрели, как она схватила еще двух бесят, а потом не спеша вернулась к стоянке, раскрасневшаяся, усталая и довольная, держа болтающихся в воздухе бесят за хвосты. Она заточила пару палочек и зажарила бесят на костре, как перепелов. К тому времени, как они приготовились, она уже успела порядком налакаться. Озме она вина так и не предложила.

В бесятах оказалось много мелких острых костей. Зилла съела двух. Озма погрызла окорочок, жалея, что все столовое серебро они оставили в Абале. При ней остался только нож для табака. Вязкие жареные глаза бесенка смотрели на нее с укоризной. Она зажмурилась и оторвала ему голову. Но все равно оставались еще маленькие ручки, пальцы на ногах. Это было все равно что есть младенца.