Вадим Еловенко - Очищение

– Узнайте, пожалуйста. – Еще раз попросила Вика.

– А у вас что-то случилось? – переживая за девушку, спросил Андрей.

Вика только хмуро покивала. Андрей оставался в недоумении. Никогда на своем дежурстве в Москве Вика не возвращалась в их город, чтобы провести выходные. Никогда до этого раза. Приехала, позвонила консьержке и просила передать Андрею, что она приглашает его в гости. Андрей, разумеется, пришел сразу, как узнал. Он думал, что их встреча пройдет как обычно легко и беззаботно. С прогулками по городу и даже может поездкой на природу, если девушка уговорит своих коллег. Но все оказалось очень нехорошо. Вика была откровенно в депрессии. И Андрей не знал чем ей помочь.

Осторожно подбирая слова, он сказал:

– Но может школа не лучший вариант? Вы, наверное, не знаете, что у нас недавно произошло? У нас же и здоровые и больные дети учатся. Родители не желают отдавать детей в интернат и привозят сюда. И вот позавчера… даже не знаю, как сказать. В общем, детишки устроили обряд посвящения незараженных в свое братство… – Видя недоуменный взгляд девушки, он пояснил: – Они резали руки себе и обменивались кровью. Так сказать, скрепляли кровью. Скандал жуткий. Вчера в школе работали даже две опербригады. Разбирались так, что, кажется, директора сместят.

Вика ничего об этом не знала. Зато вот Андрей ничего не знал о другом недавнем случае в другой школе, и там она принимала участие в расследовании. Ужасающее дело о том, как старшеклассники умышленно заразили здоровую девочку из девятого класса. Они ее просто покусали…

Дикий, немыслимый в нормальном обществе случай. Шутки ради толпа здоровых идиотов, словно стая ротвейлеров, искусала девочку и довела ее до шокового состоянии. Вика лично без сомнений и сожалений ездила по домам забирала из семей этих уродцев и готовила к этапу на север. И ей было все равно, что они несовершеннолетние. Там интернаты тоже были. А уж когда Семен привез ей копию решения суда, скорое и беспощадное она с довольным и ожесточенным лицом зачитала его. Дети, пусть безумные, пусть злые, но дети… они разревелись, что везут их не в простой интернат, а настоящую колонию для несовершеннолетних. Исправительное заведение, как везде это пишется. В котором еще ни разу никого не исправили. Злая радость исчезла из глаз девушки, когда она видела матерей приходящих прощаться со своими детьми. Она даже сама готова была разреветься вместе с ними. Но вспоминала девочку в больнице, ее швы, наложенные на лицо, шею, руки и ноги… и ей очень хотелось взять осиновый кол в руки и вбить этим нелюдям в грудь.

Нет, надо заканчивать с этим, думала она все чаще и чаще. Столько слез, нервов, боли, глупости… проще, правда, сидеть в этом городе, найти работу, чтобы получать нормальные карточки и из квартиры в комнату не переселили. Школа для этого вполне подходила. Уж там она сможет не допустить подобное. Уж она мозги на место всем вправит.

Странное ожесточение все чаще и чаще охватывало ее после того случая с Антоном. Она все больше и больше злилась то на себя, то на Веккера который втянул ее в это. Но злость на Веккера проходила, когда он появлялся улыбчивый и добрый, а на себя не проходила никогда.

Они помирились с Толиком. Просто устроили пикник на троих в зоне отчуждения и все обсудили. Ей, конечно, стало легче, что все непонятности были разъяснены. Но ей стало в пять раз труднее от понимания того как к ней относятся подобные Веккеру. Нет, Толик был ее другом. И в тайне она даже иногда думала что он был бы неплохим мужем, если бы не ее болезнь… Но он так спокойно говорил о том что даже их, тех, кто всем чем может помогает родной стране и здоровым людям, даже их ненавидят и обыватели и сотрудники органов. И даже наверху на них смотрят с презрением. Она не понимала за что. А Веккер так и не подобрал нужных слов, чтобы объяснить. Семен же просто молчал в такие моменты.

Именно на том пикнике она и сказала, что может быть уйдет. Веккер сначала помолчал, но потом кивнул и сказал:

– Может ты и права. Для такой работы нужны, так сказать, зрелые люди. Осознающие все разумом, а не чувствами. Но мне хотелось тебя спасти от всего этого кошмара с пересылками этапами размещением в чужих забитых битком квартирах. А в итоге я тебя втянул в такое дерьмо.

– Не надо так, – попросила она его.

– Доработай эти полгода и мы не продлим с тобой контракт. Что тут осталось? Ерунда. – сказал он.

– Я просто боюсь что сорвусь.

– Возьми отгулы или отпуск. – резонно предложил Семен – Он тебе как раз положен через первые полгода.

– Нет, отпуск я не хочу. Я точно свихнусь от безделья. – призналась она. – Я просто на месяц раньше уволюсь. Так же можно будет? да?

– Конечно. – Заверил ее Толик.

И тогда она спросила то, что ее волновало больше всего:

– А ты еще будешь приезжать ко мне?

Веккер улыбнулся и признался:

– Буду. Но значительно реже. Так хоть мы по работе видимся. А без повода я сюда, сама знаешь, редко попадаю.

Вика покивала и спросила у Семена:

– А ты?

Тот пожал плечами не решаясь ничего загадывать.

– Обидно. – Призналась она.

Мужчины покивали. Костер горел ярко и жарко словно тогда… той ночью когда Веккер только вез ее в закрытый санаторий, где готовили ее потом целый длинный год. И ей показалось это символичным. Тогда она у костра вступала в новую жизнь, а теперь вот уходила из нее. Сама, добровольно. Не продержавшись и двух лет. Но не это угнетало ее. Да мало ли на какую работу попадали люди и понимали довольно быстро или не сразу, что это не их и уходили. Но там не терялись связи, друзья, приятели и знакомые. Всегда можно было съездить к ним в гости, а здесь…

Уходя, она закрывала для себя дверь в большой мир. Ее никогда не выпустят больше в Москву. Ей никогда больше не удастся побродить по улицам столицы, или просто съездить в гости к Веккеру или Семену. Если она уходила, она должна была проститься с этим. Они сначала еще будут приезжать, заглядывать, привозить ей сладости, которые на карточки в городе было не купить. Но потом они будут это делать все реже и реже. Однажды они не приедут, а просто передадут с кем-нибудь привет. Она передаст в ответ. И все их общение сведется ко всем этим незначительным «посланиям». В какой-то день они вспомнят о ней и приедут. И они вдруг, непонятно почему, будут не знать, о чем говорить. Это молчание станет их угнетать. И они больше никогда не встретятся друг с другом.

Она тогда всхлипнула у костра, словно готовясь разреветься, и мужчины сразу стали ее заверять, что все будет хорошо. Что уж они ее в жизни одну прозябать не оставят. Она им не верила и грустно улыбалась, глядя на огонь. Было темно и холодно. Только лицу и ногам было тепло от пламени. Да еще рукам, если их вытягивать к костру. Зато вот никакой холодильник был не нужен этим мужланам. Доставая из тени бутылку водки, они разливали себе по стаканчикам и чокаясь пили все время за нее… Хоть додумались не за ее здоровье пить.