Эллен Датлоу - Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези

Однажды вечером (это была поздняя осень) я поднимался в спальню, как раз готовясь к одной из своих проделок, когда внезапно раздался звонок в дверь. Это было крайне необычно для нашей семьи. В то время ни матери, ни сестры не было дома (они как раз отправились на одну из своих долгих прогулок), а отец уже много дней не показывался из подвала. Я подумал, что надо бы открыть дверь, вняв надрывающемуся звонку. Звука звонка я не слышал тех пор, как мы переехали в этот дом, — и даже не мог припомнить, чтобы я слышал его хоть раз в одном из тех домов, в которых провел свои детские годы. (По какой-то причине я всегда думал, что мой отец отключал все дверные звонки в доме, как только мы въезжали в него). Я приближался к двери неохотно и медленно, надеясь, что нарушителю (или нарушителям) нашего спокойствия надоест ждать, и они уйдут. Звонок зазвонил снова. И тут случилось невероятное: мой отец поднялся из своего подвала. Я стоял в тени, на лестнице, и видел, как он, грузный, слегка сутулый, шел через гостиную, на ходу сдирая с себя грязный лабораторный халат. Он забросил халат в угол и подошел к двери. Само собой, я подумал, что отец ожидал гостя, который, возможно, имел какое-то дело в связи с его работой. Однако это было не так — во всяком случае, принимая во внимание то, что я смог подслушать, прячась на верху лестницы.

Судя по голосу, гость был молодым человеком. Отец пригласил его в дом, держась непринужденно и приветливо, — насколько я мог судить, все это было сплошным притворством. Мне стало интересно, как долго мой отец сможет поддерживать такой тон беседы. Это было совсем не в его манере. Он даже пригласил посетителя устроиться в гостиной, где они могли бы поговорить «о деле» — выражение это звучало сверхстранно, особенно из уст моего отца.

— Как я уже говорил, — сказал молодой человек, — я занимаюсь тем, что рассказываю людям об одной очень влиятельной организации.

— «Граждане за веру», — перебил его отец.

— Вы слышали о нашей организации?

— Боюсь, что немного. Но мне кажется, что я поддерживаю ваши основные принципы.

— Тогда, вероятно, вы захотите сделать пожертвование, — поспешно сказал гость.

— В общем-то, да.

— Это чудесно!

— Но только на том условии, что ваши принципы будут проработаны, улучшены и станут представлять собой нечто прямо противоположное тому, что вы имеете в данный момент.

Этим и закончилась попытка моего отца быть непринужденным и приветливым.

— Что?.. — Брови молодого человека поползли вверх, демонстрируя его недоумение.

— Я объяснюсь. У вас в голове засели два принципа — кстати, не исключено, что только они и позволяют вашей голове не развалиться на части. Первый принцип — это принцип наций, стран и, соответственно, шумиха из-за «родного края» и «земли наших предков». Второй — принцип богов. Ни один из ваших принципов не связан с объективной реальностью. Они всего-навсего мусор, засоряющий вашу голову. В одну-единственную фразу — «Граждане за веру» — вы умудрились впихнуть два принципа — или загрязнителя, как я это называю, — из основных трех, которые должны быть уничтожены целиком и полностью до того, как род человеческий сможет хотя бы приблизиться к чистому пониманию мира. Без этого чистого понимания — или чего-то, отдаленно его напоминающего, — все вокруг — сплошная катастрофа и будет оставаться катастрофой и дальше.

— Я так понимаю, вы не собираетесь делать пожертвования? — спросил гость.

Мой отец тут же сунул руку в правый карман брюк и вытащил пачку денег, свернутую трубкой и перевязанную для верности толстой резинкой. Он показал ее молодому человеку:

— Вы получите эти деньги, но только если сможете выкинуть из головы свои никуда не годные принципы.

— Я не согласен с тем, что моя вера — это всего лишь что-то, что находится в моей голове.

В этот момент я подумал, что отец насмехается над гостем исключительно для собственного удовольствия, вероятно, давая себе отдых от работы, занимающей все его время последние несколько дней. Однако буквально тут же я заметил перемену в тоне отца, показавшуюся мне зловещей: он перешел от интонаций иконоборца старых времен, которого из себя разыгрывал, к какому-то странному отчаянию. При этом он был полон симпатии к молодому человеку.

— Прошу меня простить. Я не собирался утверждать, что штука вроде веры существует только в чьей-то голове. Как я могу убеждать вас в этом, когда нечто подобное обитает в этом самом доме?

— Он существует в каждом доме, Он — везде и во всем, — сказал юноша.

— Ну конечно, конечно. Но этого чего-то очень много именно в этом доме!

Я тут же заподозрил, что отец заранее выяснял, есть ли в доме привидения, — еще до того, как арендовать его. Хотя и нечасто. Я уже помогал отцу в небольшом деле по поводу присутствия в доме привидений и того, что это присутствие может означать (во всяком случае, мой отец назвал это именно так — настолько, насколько он вообще любил объяснять свои опыты).

— Подвал? — спросил гость.

— Да, подвал, — ответил отец. — Я могу показать.

— Не в моей голове, а в вашем подвале, — еще раз уточнил молодой человек, стараясь прояснить для себя, что же именно утверждает мой отец.

— Да, да. Давайте, я покажу вам. И после этого сделаю щедрое пожертвование в пользу вашей организации. Что скажете?

Гость ответил не сразу, и, должно быть, потому отец позвал меня. Я поднялся на несколько ступенек выше и немного подождал, а потом стал спускаться по лестнице так, словно и не подслушивал их разговор все это время.

— Это мой сын, — сказал отец гостю, который встал, чтобы пожать мне руку. Молодой человек был худ, одет в костюм из сэконд-хенда — словом, он был в точности таким, каким я его себе представлял, когда подслушивал на лестнице.

— Дэниэл, этому джентльмену и мне надо заняться кое-каким делом. Я хочу, чтобы ты проследил за тем, чтобы нас не беспокоили.

Я сделал вид, что готов выполнить все указания отца.

Отец повернулся к гостю, указывая путь в подвал.

— Мы ненадолго.

Нет сомнений, что мое присутствие — то есть то, что я выглядел нормальным, — повлияло на решение молодого человека спуститься в подвал. Мой отец знал это. Не знал же он того, что я тихо покинул дом, как только за ним закрылась дверь подвала. Впрочем, отца это не беспокоило. Я, пожалуй, остался бы дома, если бы действительно интересовался тем, как далеко продвинулся эксперимент отца — тот самый, участником которого я был на ранних его стадиях. Однако тем вечером я хотел повидаться с подругой, жившей в соседнем районе.

Если быть точным, она жила не в том плохом районе города, где мы снимали дом, а в том районе, который был еще хуже. Ее квартира находилась всего в паре улиц от нас, но ведь есть же разница между теми районами, где напротив дверей и окон жилых домов находятся бары, и теми, в которых не осталось уже ничего, что нужно было бы защищать, или сохранять, или вообще как-то заботиться. Это был просто другой мир — странный мир опасности и уличных беспорядков, мир обшарпанных домов, стоящих очень близко друг к другу, домов выжженных, почти полностью разрушенных, домов с черными провалами вместо дверей и окон… и пустырей, над которыми светила луна — тоже иная, чем во всех других местах на этой земле.