Эллен Датлоу - Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези

И еще звуки, придающие особую торжественность. Какофония гремящих барабанов, волынок и огромных ревущих труб. Война — это театральная постановка. Вид стоящего напротив врага невероятно возбуждал и вызывал яростные крики с обеих сторон.

По крайней мере до того, как им оставалось только шагнуть навстречу друг другу.

Начиная со следующего утра, мы принялись за работу: налаживали отношения с местными жителями, которые могли служить проводниками, водителями, переводчиками. Вместе с местной милицией мы участвовали в нескольких рейдах и планировали сопровождать их отряды по мере развития кампании. Джеф и Лили записали интервью с командиром, который на данный момент управлял Баградой по законам военного времени. На первый взгляд он показался мне достаточно хладнокровным, хотя мой опыт и подсказывал, что он с нетерпением ожидает контратаки армии Кодреску.

Прошла почти неделя, когда я получил приглашение посетить полицейский участок — зловещее серое здание, в котором размещался военный штаб и, как я узнал позже, содержались пленные, представляющие особый интерес в отличие от обычных крестьян, призванных на военную службу. На тот момент из пленных был только один раненный в бою полковник армии Кодреску, отставший во время отступления и схваченный два дня тому назад при попытке перейти границу в том же самом месте, где мы въехали в страну.

— Мы подумали, что тебе будет полезно выслушать и противоположную сторону, — сказал мне Дэнис, лейтенант, с которым я успел познакомиться. Его английский был достаточно хорош, чтобы преодолевать языковой барьер в случае необходимости. — Только он наверняка будет лгать. Они всегда так делают, если попадают в плен.

Меня проводили в подвальное помещение, и Дэнис остался, чтобы переводить. Завидев нас, полковник поднялся с пола и вскарабкался на деревянный топчан, привинченный к стене; серая тень метнулась по полу. Он играл с крысой. А может, собирался ее убить и съесть.

В плохо подогнанном штатском костюме он не был похож на военного. Левая рука болталась на перевязи, хотя и абсолютно бесполезной, поскольку пуля угодила в локтевой сустав. На лице были заметны синяки, некоторые из них совсем свежие. Раньше, вероятно, он был плотным мужчиной, но после двух или трех недель скудного рациона его кожа обвисла складками. Меня допустили на эту встречу только по той причине, что допросы были уже бесполезны. За предыдущие два дня из него вытянули все, что можно, и теперь он годился только на роль забытого пленника.

Я приготовил камеру, но медлил снимать, подходящий момент еще не наступил. Я хотел, чтобы полковник расслабился и его высокомерие проявилось в полной мере. Хотелось получить портрет человека, убежденного, что его тюремщики, несомненно, более низкого социального происхождения, нежели он. А пока на его лице отразилось задумчивое любопытство, словно он пытался вспомнить мое лицо.

Дэнис приказал часовому встать у запертой двери в камеру. Вряд ли стоило бояться раненого полковника, но все меры предосторожности соблюдались, и его здоровую руку пристегнули наручниками к поврежденной. В помещение принесли два стула, и мы могли сесть достаточно близко, чтобы спокойно поговорить. Я включил диктофон и для начала задал несколько вопросов. Дэнис перевел их полковнику. Пленник явно не хотел тратить время на ответы — он произнес несколько отрывистых слов без тени раскаяния.

Наконец полковник что-то пробормотал, обращаясь к Дэнису, и тот смущенно замолчал, не решаясь перевести очевидную грубость.

— Он говорит… вы ему наскучили. Он спрашивает, собираетесь ли вы разговаривать о чем-нибудь, кроме политики, вождей и военных действий.

— Тогда спроси, что может его заинтересовать, — ответил я.

Дэнис перевел мой ответ, и полковник, услышав его, выпрямился, опираясь спиной на каменную стену. Он коротко улыбнулся мне, рассеянно обвел взглядом подземелье, а в это время его язык, как у лягушки, выскочил изо рта, обвел губы и снова спрятался. Наконец, взгляд полковника остановился на зарешеченном окне под самым потолком. Отсюда невозможно было что-нибудь увидеть, но свежий воздух все же проникал внутрь.

— Баграда всегда была красивым городом, вы согласны? — через Дэниса спросил полковник. — Но теперь, я думаю, она стала еще красивее. Вы удивлены, что я так считаю? Могу объяснить, даже без дополнительных вопросов.

Он терпеливо и уверенно подождал, отлично зная, что я кивну в знак согласия.

— Скажите, — заговорил он снова, — будучи мальчишкой, приходилось ли вам поймать живую лягушку или ящерицу, положить ее на доску и разрезать просто из любопытства, чтобы посмотреть, что у нее внутри? Вы ведь не станете этого отрицать?

На моем лице появилось явно запоздалое осуждение детского любопытства, но другого ответа полковник и не ожидал. Я и сейчас еще помню, как прорезал отверстие в боку пойманного карася, как под острым шилом лопнул трепещущий плавательный пузырь и забрызгал меня озерной водой.

— Разве вы не восхищались красотой внутренностей? — все более восторженным тоном продолжал полковник, тогда как Дэнис переводил его слова монотонным речитативом. — Разве не казался этот вид еще более прекрасным от мысли, что животное больше никогда не станет целым? — Он улыбнулся маленькому окошку, в котором мог видеть только небо. Казалось, описанная картина стоит у него перед глазами. — Все остальное — только вопрос масштаба.

За годы моих странствий я заметил у некоторых людей, необязательно в данный момент находившихся за решеткой, хотя многие из них побывали в тюрьме, одну особенность. В них, в самой их сущности было что-то не так, и чем дольше они жили, тем сильнее проявлялось это отличие, которое я могу назвать только признаком вырождения. Так выглядят состарившиеся серийные убийцы, особенно в тот момент, когда предаются воспоминаниям.

На небритом, покрытом стального цвета щетиной лице полковника выступила испарина, затем струйка пота скатилась и исчезла в морщинах. Я знал, что он — один из них. Несомненно, он был военным, но в первую очередь в нем было что-то еще.

Полковник поморгал маленькими свиными глазками и похлопал по красной потрескавшейся коже на раненой руке.

— Представьте себе молодую женщину, даже девочку, — продолжил он через Дэниса. — Свежая, хорошенькая, она всю жизнь провела в своей деревне и почти ничего не знает об остальном мире. Местный священник утверждает, что она живет в чудесном месте, и она верит ему и каждый день смотрит на горные вершины. А теперь представьте ее лицо, когда ей впервые придется столкнуться с тем, что могут сделать солдаты, когда они поступают так, как им хочется и как угодно долго. Раньше она была красивой… но теперь… теперь она стала совершенной…