Сергей Калашников - Странный мир

Сейчас это поселение служило форпостом, опорной точкой для планировавшегося в будущем освоения богатых плодородными землями долин рек Огайо и Теннеси. А, поскольку эти самые места интересовали и поселившихся здесь без разрешения Большого Белого Отца диких охотников, именовавших себя коренными обитателями просторов Америки — индейцами, то решение этой проблемы, также было вменено в обязанность гарнизона.

— Понимаете, Моун, — некоторое панибратство старшего по отношению к младшему — армейская традиция, а не грубость, слетевшая с уст капитана, — поведение наших соседей за последние годы слегка изменилось. Внешне, они также, как и раньше, приходят изредка, чтобы обменять свои шкурки на порох, свинец или металлическую посуду. Но на самом деле наши разведчики почти не отмечают случаев загонной охоты, или длительных стоянок племени на одном и том же месте, как бывало раньше.

— Кстати, больше всего старых кострищ мы встречаем выше по течению Теннеси. Но следы кочевий путаются, теряются, или уводят обратно, — продолжил мысль командира сержант. — А еще, патрули изредка находят лёжки наблюдателей, явно следивших за фортом, причём с расстояний, откуда пуля в принципе не долетит до стен.

Робин на верхней площадке южной башни. Ночь, в слабом свете звёзд удаётся разглядеть немногое. Тёмные полосы кромок пойменных лесов сходятся под прямым углом. В просветы между деревьями далеко, в нескольких километрах, видны крошечные участки речной глади. Разумеется, топор человека поработал здесь для того, чтобы отодвинуть заросли от крепости и создать обзор на стратегически важных направлениях. В две другие стороны — прерия. Тут она поросла высокой травой, но на сотни метров вокруг поработали косари, и подобраться незамеченным к стенам непросто.

Часовых на башнях нет. Командир не настолько глуп, чтобы выставлять своих людей на обозрение чужих наблюдателей. Четыре солдата у неприметных щелей в неосвещенных помещениях верхнего этажа угловых сооружений наблюдают за окрестностями. Лейтенант проверил, угол обзора через амбразуры смежных стен почти двести семьдесят градусов, то есть любая точка окружающего пространства просматривается, как минимум двумя, а чаще — тремя парами привыкших к темноте глаз, о присутствии которых снаружи догадаться невозможно.

Некоторые вольности с формой одежды и отступления от требований устава при общении между военнослужащими не снижают постоянной насторожённости и боеготовности гарнизона. И, нетрудно заметить, что заправляет всем здесь сержант. Капитан не утруждает себя деталями, отдавая только распоряжения самого общего характера. Но о том, кто спроектировал и построил столь продуманное оборонительное сооружение, надо будет расспросить именно сержанта. А пока — тишина и умиротворение летней южной ночи. Служба обещает быть скучной.

Именно нежелание скучать всегда вело юношу за собой, отчего до десяти лет он заслуженно пользовался репутацией проказника. А потом — три месяца с русскими. Точнее, три месяца и восемь дней среди людей, ненавидящих скуку с чудовищной изощренной изобретательностью, навсегда покорившей сердце начинающего повесы. Его научили примечать неприметные детали, придавать значение незначительным событиям, видеть, сопоставлять, проникать разумом в связи и чётко отдавать себе отчёт в том, почему он желает именно того, что ему хочется.

Мир наполнился интереснейшими событиями, привычное оказалось загадочным, а в череде обыденных происшествий вскрылись настольно восхитительные обстоятельства…

Когда, вернувшись из странствий, семья полковника сходила на берег, только его сын обратил внимание на то, что одна из снастей бригантины не верёвочная, а металлическая, растянутая с приличным провисом на изоляторах, несомненно, являет собой антенну.

То, что отца отправили в почётную отставку, это даже как-то ожидалось. Из его разговоров с мамой удалось уловить обеспокоенность тем, как воспримут информацию о русских люди из высоких кабинетов. Поэтому скромная жизнь в скромном доме на скромные средства ни для кого не стала неожиданностью. То, что боевой офицер не отчается, не опустит руки, пытаясь уберечь родную страну от грозящей заокеанской напасти, тоже естественно. Он много писал старым товарищам, часто надолго отлучался для встреч. Моун — это не тряпка на ветру большой политики. А вот газеты его не поддержали.

Накопления семьи были скромными, поэтому огород, на котором трудились все, кроме главы, был существенным подспорьем, тем более что немало семян, как оказалось, прислуга не забыла взять с собой из дальней поездки. Слуга отца и служанка мамы — это отдельная история. Они — рабы, собственность хозяев. Но, как это обычно и случается с теми, кто всегда рядом, члены семьи — младшие и зависимые. Тем не менее, о них заботятся и нормально, по-человечески ругают, не применяя жестоких мер физического воздействия.

Когда через полгода после возвращения у служанки случился роман с кучером одного приезжего плантатора, матушка приняла в этом живейшее участие. Вскоре был заключен брак, после которого девушка сменила хозяина, а взамен состоятельный господин её мужа подарил семье полковника тоже молодую женщину, обладавшую навыками ведения домашнего хозяйства и, как оказалось, понимающую в целебных травах.

Жаклин, таково было её имя, много времени проводила с детьми. Они вместе обошли все окрестные леса и луга, зарисовывая и листики и стебельки, разглядывая лягушек и подкарауливая около норки в ожидании, когда острожная мышка выйдет оттуда по своим делам. Иногда болтали по-русски, храня это в секрете от родителей. С другой стороны, как бы без этих разговоров Робин смог разобраться в учебниках, стопу которых привёз с собой из-за моря. Ну и без помощи «служанки», которая почему-то немало понимала и в химии, и в физике, и даже в астрономии.

Матушка шила, иногда на продажу. Отец неустанно боролся с царившей в обществе беспечностью и непониманием внешней опасности. А их сын перетаскал домой всю городскую библиотеку, помогая Жаклин делать постраничные фотокопии. И принялся за университетскую. Кроха-сестричка, несмотря на то, что была не слишком симпатичным ребёнком, отлично ладила с другими детьми, чего нельзя сказать о Робине.

Окончив школу в тринадцать лет, на четыре года раньше сверстников, он поступил в лучшее военное училище. Некоторая долговязость в сочетании с широковатыми для его возраста плечами — результатом упражнений под руководством служанки — и совсем лёгкий, быстро ставший привычным грим, визуально сделали его не слишком отличным от семнадцатилетних парней. Теперь в шестнадцать лет, в возрасте, когда его одногодки собираются в последний класс школы, юноша в офицерском чине находится на самом, пожалуй, опасном участке границы. Границы, которой ещё нет.