О'Cанчес - Пинка Удаче

Они со мной по-человечески — и я с ними по-человечески, так что пусть не обижаются. В то время как сентиментальностью легко отравить любую идею. Итак, у нас на сегодня паленый ствол, подсобные средства, подлые щенки, дополнительный крючок… и субординация.

— Вадик! Здравствуй, дорогой! Соскучился, не скрою. Выглядишь молодцом! Плечищи-то, а!? Проходи, проходи без церемоний на кухню, и не надо обувь снимать, я тебя прошу… настоятельно прошу, как старший по званию. Кофейку?.. Договорились, чайку заварим, плохого не нальем. Как мама, как… Ирина? Обе хорошо? Очень хорошо. Ладно, давай сначала о делах, а потом уже просто поболтаем, с легким и радостным сердцем. Вот конверт, в нем как обычно, в евро. Если что — начнем класть рубли. Не будешь пересчитывать? Спасибо за доверие, сынок. Расписок не надо. Принес?

Сержант Захаренков сегодня в гражданской одежде, в костюме без галстука, старик почему-то невзлюбил, когда Вадим «в погонах» к нему приходит. Ладно, старость надо уважать, переодеться нетрудно. Захаренков вынул из внутреннего кармана пиджака ответный конверт, но раскрывать его не стал. А в конверте том сплющенный полиэтиленовый пакетик, тройной полиэтиленовый пакетик, они по типу матрешки вложены один в другой, а в последнем пакетике порошок, завернутый в «золотинку», в фольгу от шоколадки, буроватый порошок, дешевый туркменский героин.

— Только… Вадим Тиберьевич… ради всего святого! Это я у своих ребят, так сказать, у «смежников» разжился, по бартеру, для «подброса», ну, иногда нам нужно при себе иметь, чтобы отморозки при задержании не кочевряжились… а ребята из вещдоков, естественно, слямзили, откуда еще, они ведь не торгуют… Не хотелось бы, чтобы кто-то размотал эту ниточку…

— Нет, Вадик, ты что! Ты ведь мне как сын, да лучше я себя предам! Нет, не беспокойся, будет так: я добыл, я принес, а вы распоряжайтесь, товарищи президиум, откуда взял — не вашего ума дело. На улице нашел и подобрал. Мы люди старые, консервативные, наркоманов среди нас нет, слава советскому народу, так что… Идиоты и маразматики есть, а наркоманов нет. Наш ответственный секретарь получит от меня этот гнусный порошок и отдаст его — уж не знаю, разом или частями — некоему несчастному, нашему товарищу, калеке и онкологическому больному, чтобы тому продержаться без мучений оставшиеся дни. Врачи да хосписы, да официальные обезболивающие средства нынче весьма дороги для простого человека, поэтому нищета диктует свои законы, вынуждает изворачиваться. Может, ты полюбопытствуешь узнать — кому именно предназначено сие? Хочешь, вместе съездим, навестим? Нет? Мы с тобою подозрительно часто мыслим похожим образом, Вадим, я бы тоже не хотел этого знать и слышать, но — увы, в курсе. Я тебе что-то должен за порошок?..

— Вадим Тиберьевич, обижаете!..

— Тогда просто спасибо. Послезавтра передам по назначению. Ты бы только знал, как меня достает их досужая болтовня… там, на наших посиделках… Я тебя нарочно как-нибудь приведу… Что?.. Хе-хе-хе… Верю, что не хочешь, сам такой. Здесь много? Я ведь не разбираюсь.

— Примерно десяток «чеков», все уже разбодяжено, готово для ширяния.

— Угу, десять стандартных доз, годных к употреблению. Понятно. Ты, я смотрю, тоже взялся без сахара пить? — Вадим Тиберьевич, чай такого качества, как вы готовите, грешно портить чем бы то ни было. Про Ирку я молчу, но мама у меня всегда хороший чай заваривала, да только ей до вас… Дадите рецептик? Я ей подскажу — она будет счастлива!

— Так ведь… кх… разобраться — и нет никакого особенного рецепта. Мы же это обсуждали. Но… Хорошо, Вадим, я подумаю и шаг за шагом опишу: сколько какого чая, сколько воды, как и в чем кипятить — обязательно фарфор, последовательность самой заварки… Не сегодня, ладно? Я изложу все максимально подробно… Устраивает? Вот конфетки, вот печенье, все мягкое. Ну, как хочешь. Что, извини? Я не расслышал последнюю фразу.

— Мы собирались о делах поговорить, Вадим Тиберьевич?

— Так ведь уже поговорили: конвертами обменялись, опасениями тоже. И конец делам, дальше просто беседуем. Что у тебя с тем ларьком, кстати сказать?

— Вадим Тиберьевич, к этому и веду! Вы просто гений и Шерлок Холмс: ларек тот действительно оказался дикий и никому не платил! Я на них наложил наугад, чисто для пробы, тысячу в неделю, дважды заплатили. Но — проблема у них: выгонят через три месяца, там реконструкция. Вы же в курсе. А я ничем конкретным помочь в данной ситуации не могу.

«Врешь Фунтик, наверняка ведь две тысячи им назначил, шустрик, что же ты сходу волчить начал, гаденыш (Так подумал Вадим Тиберьевич — и слегка ошибся: Захаренков потребовал две с половиной тысячи в неделю)? Вот что значит уличная ментовская закваска: этот твой шакалий степ уже не выправить, ни подачками, ни угрозами. Впрочем, мир всюду одинаков, что здесь, что в Палермо…»

— И я не могу, Вадим, тут ничего не поделаешь. Не беда, сей ларек послужит оселком, на котором ты, мы с тобой, отточим новые профессиональные знания. Ничего не хочешь добавить по этому поводу?

Мент Захаренков попал зрачками на змеиный стариковский взгляд и привычно похолодел, даже дрогнул на одно мгновение. Но собрал волю в кулак, заулыбался. Все равно ведь не проверит, что там и как.

— Угадали, Вадим Тиберьевич, как всегда угадали. Вот еще один конвертик, в нем ровно половина от двухнедельных результатов нашего с вами эксперимента. Ровно одна тысяча рублей. Не для поживы здесь, Вадим Тиберьевич, а в знак признательности и глубокого уважения. Сугубо платонически.

Этот конверт Тушин уже раскрыл и в два приема вытряс из него две пятисотенные бумажки.

— Да, Вадим… Мне только и остается, что повторять, словно старому попугаю: похожи мы с тобою, дорогой тезка, на одной волне думаем и дышим. Дай-то нам бог и дальше так. Эту бумажку я возьму, а эту верну. Как ты говоришь — не для наживы сие. Но почин дорог. И еще повторюсь в тридцатый раз: деньги — сор, но нет ничего превыше офицерской чести, взаимного доверия, человеческого бескорыстия и твердого мужского братства. Обладаем? Обладаем. Будем беречь! Погоди, сынок… Тушин выбрался, почти не покряхтывая, из-за стола, вышел из кухни, и немного погодя, вернулся, с заранее подготовленным свертком.

— Вадим! Извини меня, дорогой, за некую торжественность в голосе… Я, между прочим, сейчас и слезу могу пустить от наплыва чувств… Хочу сделать тебе подарок. Ты бы только знал, какая сейчас во мне разноголосица чувств! И жаба, что называется, душит, и радостно мне… Держи. Тебе. От меня. — Тушин заморгал покрасневшими веками и отвернул лицо в сторону, полез за носовым платком.

— Ого, тяжеленный! Можно развернуть?

— Нужно.

Покуда Вадик Захаренков ликовал и рассматривал, счастливо повизгивая, драгоценный подарок, Вадим Тиберьевич утирал глаза платком, вновь и вновь перебирая последовательность намеченных действий. Патроны тоже надобно не забыть отдать, иначе нет никакого смысла в дорогостоящем жертвоприношении.