Сергей Арно - День всех влюбленных

— А что он ест? Что ест обычно? — стали перешептываться за столом. — Какая часть ему обычно доставалась? — но никто не знал.

— И если на этом Пупе Земли взорвать пятьдесят килограмм тротила, — продолжал Феликс Моисеевич, — жизнь на земле начнется заново. Поймите, нам не нужно будет уничтожать себе подобных, чтобы выжить, не будет воин и катастроф, жизнь станет совсем другой — радостной и счастливой. Ведь новорожденное человечество будет чистым и светлым. Так что если пятьдесят килограммов тротила…

— А где тротил-то взять? — спросил кто-то из-за стола.

— Да вон он, в углу лежит в сумках, — все посмотрели в указанном Феликсом Моисеевичем направлении и, вправду, увидели там две спортивные сумки, в которых что-то лежало. — И сейчас я нажму эту кнопочку, и все это станет другим, светлым и радостным, как в детстве.

— Это вы дело хорошее замыслили, — оценил с места Анатолий Николаевич, потирая сытый живот. — Благородное дело. Вот только нужно ли это людям-то? Вы бы их спросили. Каждого в отдельности, нужно ли им всемирное счастье, когда их уже не будет. А может быть, их свое личное несчастье устраивает. Или вы, что ли, за них решать будете?

— Да, буду, — уверенно ответил Феликс Моисеевич. — Я знаю, что всем людям от этого станет только лучше.

— Да они и сами не знают, что им счастье нужно, — пояснил кто-то.

— Тогда я за! — сказал Анатолий Николаевич. — Я вообще очень люблю людей и хочу, чтобы им всем было хорошо.

— Я тоже обожаю! — подхватили Эльвира Константиновна. — Только вот здоровью своему они мало внимания уделяют.

— Ну что же! — поднялся один из писателей почвенников с черной бородой. — Писатель должен любить людей, иначе он не напишет ничего путного.

— А ты и не пишешь, — буркнул критик.

Но писатель не услышал.

— Ведь эта слезинка достоевского ребенка, ведь она… — писатель смахнул слезинку. — Да я тоже за! Взрывай все это дерьмо к чертовой матери! Натерпелись!

Он сел расчувствовавшись.

И все тут вдруг подхватили, зашумели. Как искренне, как отчаянно они любили человечество и каждого человека в отдельности. Куда там Достоевскому и Толстому с их восторжено-идиотической слюнявой любовью. Да они чуть не передрались, кому нажимать эту кнопку.

Максим смотрел на членов Клуба с чувством искренней любви, восторга и счастья.

Сегодня был лучший день в их жизни — День всех влюбленных.

И все они любили друг друга и всех нас, и каждого в отдельности.

— Что это грохнуло? — сказала Марина, подходя к окну и с тревогой глядя на улицу.

Идиоты брат с сестрой подошли к окну и встали у нее за спиной.

— Ой! Смотри-ка, Костик, твоя дверь открылась! — воскликнула Мотя весело и захлопала в ладоши, подпрыгнув.

Дверь, нарисованная на стене противоположного дома, и в правду, приоткрылась слегка.

Землетрясение началось, что ли? А ветер-то какой поднялся!..

— Как пылесос втягивает. И мусор, и грязь, и мерзость со всей Земли… — сказал Костя.

— И крыши и дома, — добавила Мотя.

— А нам это безразлично…. — сказал Костя. — Эни, бени, раба — квинтер, финтер, жаба. Кто не спрятался — я не виноват.

Лопоухий огромный Колян по пояс голый, сидя на диване, ритмично кивал на каждое слово… но смысла не понимал.