Эрнст Юнгер - Гелиополь

Судя по всему, Проконсул, всегда пекшийся о том, чтобы армия стала чем-то вроде мамлюков или в лучшем случае лично ему преданным и послушным инструментом, хотел этим актом осуществить одну из своих любимых идей.

Патрон подписал сформулированный им приказ, хотя и был другого мнения и постоянно следил за тем, чтобы молодежь не изнеживали. Потом пошли обычные объявления и приглашения в соответствии с тем, как текла жизнь Гелиополя. Космические «охотники» объявляли о докладе на тему «Ловля гигантских рыб». Фернкорн читал лекцию о богословском романе.

Луций заносил даты и сроки в настольный календарь. Самым последним оказался узкий конверт, надписанный неопытной рукой. Он вскрыл его и прочел:

«Вы еще помните Мелитту? Господин Марио наверняка рассказал вам, что я благополучно добралась до своей тети. Вы приглашали меня на прогулку возможно, в шутку, возможно, из вежливости. Я спрашивала себя, что Вы могли найти во мне, в той, которая ничего для Вас не значит. Вам незнакомо чувство одиночества, полного одиночества. Примите от меня привет. Мелитта, с благодарностью к Вам».

В письме было немало ляпсусов и ошибок. Луций взвесил его в руке с полусожалением. Письмо пришло слишком поздно. Время мимолетных встреч миновало. Патер Феликс оговорил это как условие, прежде чем принял на себя духовные заботы о нем. Он придерживался мнения, что купирование таких побочных побегов гарантирует вызревание настоящего, возвышенного плода, однако Луций чувствовал, как его естество восставало против этого. Он пригласит Мелитту на острова, чтобы дружески поболтать с ней и совершить прощальную прогулку. Этим он их договоренность не нарушит.

Дверь бронированной комнаты открылась, вошел Патрон.

— Уже на ногах? Я слышал за завтраком, что празднование дня рождения затянулось.

Он сел.

— Что вы скажете по поводу фото в «Друге народа»? Вы уже видели?

Луций ответил утвердительно:

— Это такие знаки внимания, на которые лучше всего не реагировать.

— Если для вас это важно, «Друг народа» поместит опровержение например, под заголовком: «Командор де Геер отрицает факт кражи серебряных ложек».

— Этим парням стоило бы отплатить другой монетой.

— Я того же мнения. Если они будут наглеть, чего я от них ожидаю, я распоряжусь нанести визит в Кастелетто. А затем мы поместим заметку, озаглавив ее так: «Бандиты, переодетые вспомогательной полицией, освобождают заключенных».

— Не мешало бы вытащить разок на свет все темные дела этого злодейского места. На всякий случай я прошу не забыть при этом про меня, Патрон.

— Взято на заметку; мы не вправе уклоняться от операции. Назовите мне потом в качестве сопровождающих вас лиц того или иного слушателя Военной школы.

— Я думаю, что нужно взять и таких людей, как капрал Калькар, отличившийся на баррикадах.

— Очень правильно, я хочу отметить его в приказе по части — напомните мне его имя.

Луций написал на бумажке имя капрала, а генерал продолжил:

— Однако это заботы на потом, я хотел обсудить с вами совсем другое ваш меморандум относительно астурийских переговоров. Я послал его Князю в шале, высказав по нему и свою точку зрения, где особо подчеркнул ваше конкретное суждение, что скоропалительная акция Дона Педро в перспективе принесет нам одни неприятности. Мы довольны, в какой манере вы осветили вопрос. А вот одобрить ваши общие оценки, напротив, я никак не могу.

Луций подавил усталость и заставил себя сосредоточиться. Не часто бывало, чтобы Патрон пускался в пространные рассуждения принципиального характера, — лишь в тех случаях, когда он намеревался решительно пресечь возникшее недоразумение. Поэтому Луций выпрямился и слушал его с большим вниманием.

— Я должен коснуться тенденций развития, — начал генерал, — за которыми уже давно с тревогой наблюдаю. Я имею в виду склонность к метафизике, которая наметилась у вас и заметна у других членов штаба во всевозрастающей степени. Против этого можно было бы не возражать, если бы мы собирались основать монашеский орден, но это в мои намерения не входит. Поэтому еще раз хочу изложить вам свои соображения.

Он отодвинул букет в сторону, тот загораживал ему Луция, и продолжил:

— Мы живем в таких обстоятельствах, когда старые узы давно порвались, другими словами, в состоянии анархии. Нет никакого сомнения в том, что пора навести порядок. Если мы исключим мавретанцев, которые в период анархии и только благодаря ей процветают, то в Гелиополе остаются два больших политических течения.

Одно, которое группируется вокруг Ландфогта и его Центрального ведомства, базируясь на обломках старых народных партий, и планирует установление господства тоталитарного бюрократизма.

Второе — наше, оно опирается на остатки старой аристократии и Сената и представлено Проконсулом и Дворцом. Ландфогт намерен возвысить не имеющий исторических корней коллективизм до государственности; мы же стремимся к исторически укорененному общественному порядку: свободе личности, развитию индивидуальности человека, его духа, его собственности — к такому государству, которое сможет защитить эти ценности. Отсюда и проистекают различия в средствах и методах между нами и Ландфогтом. Его цель нивелирование, распад духовности, обезличивание человеческого общества, где будет господствовать абстрактный порядок, уравниловка. При нашем подходе человек, напротив, должен стать хозяином положения, властелином жизни. Ландфогт стремится к совершенству техники, мы — к совершенству человека.

На этом основано различие в подборе кадров. Ландфогт добивается технического превосходства. Усиленные поиски технократов-специалистов неизбежно приводят к контакту с беспринципными циниками. Выбор падает на того, у кого технический стимул встречает наименьшее сопротивление. Практически это заметно даже по внешнему признаку — в Центральном ведомстве все время наталкиваешься на помесь робота с интеллектуальным преступником.

В противовес этому наша цель — создание новой элиты. Наш эксперимент несравненно труднее, мы плывем против течения. Если для уравниловки сгодится какая-то часть человека, то для наших намерений требуется весь человек как цельная личность, разглядеть которую удается редко, да и то лишь приблизительно.

В этом смысле Проконсул служит для нас образцом носителя справедливых и призванных быть у власти добродетелей. В нем гармонически присутствуют не только аристократические, но и демократические принципы. Нам известно, что он как лицо, облеченное доверием, готов взять на себя выполнение такой задачи. С этой целью он собирает вокруг себя лучшие силы. Делая выбор, он опирается на видимые результаты, то есть на тот круг людей, которые выделяются среди других своими действиями, знаниями или умением. Это довольно непопулярный, однако единственно возможный путь в наше время.