Владимир Дрыжак - Кесарево сечение

Я не понял, с чего это вдруг Валерий Алексеевич так взъерошился. Но, как говорится, внутри меня зашевелились подозрения, что дело тут нечисто.

– Что вы на него таращитесь? – вдруг ни с того, ни с сего рявкнул Гиря. – Камешков никогда не видели? Я тут, понимаешь, сижу в натуре – никому это не интересно. И никто не спрашивает, что у меня внутри. А какой-то зачуханный камешек, видите ли…

– А что у тебя внутри, Петя? – спросил Зураб Шалвович ласково и умиротворяюще.

Я подумал, что Зураб Шалвович все же молодец. Он всегда находит нужные интонации для гашения любой детонации.

– Что у меня внутри.., – буркнул Гиря. – У меня внутри чувство высокой ответственности за судьбы нашей цивилизации. И кое-что еще. Ну-ка, все отскочили на два метра! Пальцами тут тыкают…

– Если он вам не нужен, я возьму обратно, – сказал я делая обиженное лицо.

Гиря уничтожил меня взглядом и тоном, не терпящим никаких возражений, приказал:

– Давай второй!

Я послушно достал вторую коробочку и положил на стол рядом с первой. Гиря взял свой камешек, задумчиво, как бы что-то решая, повертел в пальцах, потом аккуратно вложил в коробочку и закрыл крышкой.

– Теперь еще и с этим возись, – сказал он раздраженно. – Значит так, господа хорошие, эти камешки – единственное, что нам осталось в наследство. И разбазаривать их я никому не позволю!

– В Непале таких камешков хоть пруд пруди, – сказал Кикнадзе пренебрежительно.

Гиря посмотрел на него очень внимательно и со значением произнес:

– В Непале – там половинки. А здесь – целые. И что там внутри разместил Асеев – неизвестно.

Он сгреб коробочки, встал, открыл свой знаменитый сейф, аккуратно уложил коробочки на полочку, закрыл дверь на два полных оборота и, вернувшись на место, бросил ключи на стол.

– Вот вам артефакт, – он ткнул пальцем в связку. – Изучайте!

– Это нечестно, – обиженным голосом произнес Валерий Алексеевич.

– А тыкать пальцем в мой светлый образ – честно?

– Я, между прочим, прикоснулся с благоговением. Как к святой иконе.

– Тогда уж надо было целовать.

– Если ты настаиваешь – доставай. Я припаду устами, – надменно изрек Валерий Алесеевич.

Гиря повернулся ко мне и назидательно произнес:

– Вот, Глеб, это тебе еще один жизненный опыт. Обрати внимание, что к оригиналу никто устами припадать не рвется. В него принято бросать камешки. Сначала оригинал доведут до креста, а потом делют копию, то бишь икону, и уже на нее изливают свои чувства. И каются, каются, каются! А почему они каются? Да потому, что грешат, грешат и грешат! И кто бы знал, как мне все это осточертело!.. – Теперь Гиря повернулся к Сюняеву, – Валера, ты ведь лучше других знаешь, как мне все это осточертело, ведь так?

В глазах Сюняева вдруг промелькнуло нечто очень странное – затравленность.

– Что ты хочешь этим сказать? – воскликнул он тонким голосом.

– Ничего. Я просто хочу, чтобы ты покаялся.

– С чего бы это вдруг?

– Ну как же, ведь тот кирпич с присосками, который лежит у тебя дома в чемодане под кроватью, ты сюда не принес.

Теперь в лице Сюняева отразилось нечто, похожее на мистический ужас.

– Как ты уз… Ведь не думаешь же ты… Я просто хотел… Но как ты догадался?! – пролепетал он.

– Я не догадался. Я вычислил. – Гиря поморщился. – Вот в тот момент, когда Глеб достал второй камешек, я тебя и вычислил. Это просто. Асеев мог подарить мне один камешек, например, как сувенир с моей личностью. Но зачем ему понадобилось слать два?

– А-а, понятно, – протянул Валерий Алексеевич, удивительно быстро оправившийся от конфузии. – И ты конечно же решил…

– Я ничего не решил. Хотя, впрочем, изволь: я решил, что ты решил недельку подержать ящик у себя, индивидуально побезобразничать в виртуальной реальности, получить новые результаты, явиться в собрание коллег и с помпой их предъявить. Так?

– Ну, так… И что в этом плохого?

– Ничего. Но вот смотри: нас тут было шестеро, но про ящик знал ты один. Это плохо. Ведь всем нам интересно, есть у тебя ящик, или его нет, а если он есть, то где ты его спер, и так далее.

– Я его отнюдь не спер, как ты выразился, а договорился с Асеевым, – сказал Сюняев надменно. – Попросту, уломал, обосновав необходимость. А мотивация моих действий проста: я знал, что как только ты узнаешь про ящик, так сразу его и отберешь. А я единственный, с кем он будет работать, потому что именно на меня Асеев его перенастроил… Что ты на меня уставился?!

Гиря измерил Сюняева взглядом по вертикали и по горизонтали, потом посмотрел на свой сейф, потом опять на Сюняева, и пробормотал с сомнением в голосе:

– Нет, не втиснется… Пожалуй… Ага, у Кастеладиса сейф в два раза больше – надо переговорить…

Брови у Сюняева поползли вверх:

– Что все это означает?

– Валера, пойми меня правильно, – в интонации Гири одновременно присутствовали мягкость, сочувствие, и даже некоторая нотка сострадания. – Мы – я конечно же имею в виду все человечество в лице присутствующих здесь его представителей, – мы должны беречь тебя как зеницу ока. Ты теперь уникальная личность, приложение к ящику, то есть своего рода космический артефакт. Поэтому я решил тебя изолировать. Временно, конечно, до принятия решения компетентными органами. Но ты не волнуйся, сейф у Кастеладиса – вагон! Правда, без туалета, но Эндрю как-то мне говорил, что у него есть отличный ночной горшок – он в нем выращивает карликовую сосну по японской методике. Икебана называется, или оригами – не помню…

Штокман и Кикназде переглянулись и захихикали, а Карпентер просто ушел в угол, сел там на стул и забулькал в кулак.

– Свинья ты, Петя, – сказал Сюняев в сердцах, но не выдержал и тоже разместил на лице кривую улыбку.

И вот в этот момент я решился, наконец, задать вопрос, который меня давно мучил:

– Петр Янович, раз уж мы затронули сейфовую тему… Многие интересуются, ходят противоречивые слухи…

– Что? Что? Что?! – тревожной скороговоркой проговорил Гиря. – Что там еще? Какие слухи?!

– Это правда что у вас в сейфе лежит ятаган? – брякнул я.

Гиря поднял на меня непонимающий взгляд и, помотав головой, сказал:

– Кто лежит?.. Зачем?!

И тут-то до него, наконец, дошло!

– Вранье! – взорвался он. – Да был бы у меня ятаган, я бы вам тут уже давно.., – он бросил многозначительный взгляд на Сюняева и мечтательно закатил глаза. – Чистая ложь! Никакого ятагана у меня нет и никогда не было. Это всего лишь портативная секира с раздвижным топорищем. Один опричник подарил – трофейная…

– А где он сейчас?

– Кто?

– Ну.., опричник.

– Да где ж ему быть – здесь где-то бродит. У него, наверное, этот самый ятаган и видели. Меня он не тронет, а вот вас – глядите!

Валерий Алексеевич фыркнул, а Зураб Шалвович благосклонно кивнул и произнес с грузинским акцентом: