Игорь Колосов - Сумеречное состояние

Черное Пальто молчал. Улыбался. И смотрел чуть в сторону.

Арсений догадался, что Черное Пальто учуял его страх, его злость, которая сейчас говорила скорее о слабости.

— Прекрати улыбаться, ублюдок! — воскликнул Арсений. — Думаешь, забрался в норку, так я до тебя не доберусь?

Черное Пальто расхохотался, даже кресло заскрипело и участок пола под ним. Омерзительный смех заполнил помещение, как дым. Возникло эхо, и теперь казалось, что смеется человек пять. Арсений хотел потребовать, чтобы Черное Пальто заткнулся, но тот вдруг заговорил:

— Ты сначала доберись туда, куда ты так хотел, а уже после обо мне поговорим.

Арсений оцепенел. Черное Пальто не назвал ни одного имени, но перед глазами почему-то встали лица Леры и… Гены? Да, это был его приятель-сослуживец. Именно он.

Какого черта?

Арсений ничего не сказал вслух, но Черное Пальто уже косился на него, как будто отвечая на незаданный вопрос:

— Ты ведь знаешь, о ком я? Знаешь.

— Молчи! — вскричал Арсений. — Я тебе Леру не дам! Не тронь моей жены! Мало тебе меня? Убери от нее свои руки!

Черное Пальто снова рассмеялся. Арсений замер. Хотел еще что-то сказать, но не получилось. Перед глазами опять возникло лицо Гены.

— Не того просишь, чтоб руки от нее убрал, — заявил сквозь смех Черное Пальто. — Не того. И сам ведь об этом знаешь.

— Что? — вырвалось у Арсения. — Что ты… мелешь?

— Я тебя еще в детстве предупреждал: не верь никому. И бабам в первую очередь. Не верь! Никогда! Я тебя предупреждал? Спорить не будешь. Особенно бабам нельзя верить, иначе жизнь превращается в ад. Ну, вот почти, как у тебя сейчас, — Черное Пальто хохотнул. — Без них-то вообще лучше. Ничто не держит… в этом мире, как поплавок. Но раз… связался, что ж… расхлебывай, как сможешь.

Арсений почувствовал дрожь. Неужели эта бестия говорит про Гену?

Черное Пальто неожиданно добавил, как будто ответил на вопрос Арсения:

— Ты сам обо всем знал. И давно. Просто не мог обдумать то, что постоянно видел и слышал.

— Что?

Арсений отступил на шаг, уперся спиной в дверной косяк. Скрипнула, приоткрывшись, входная дверь, захлопнулась. О чем говорит этот ублюдок? Что Арсений давно знал? Что видел и слышал?

Черное Пальто опять смеялся, а кресло скрипело под ним, как что-то живое. Не прекращая смеяться, Черное Пальто посмотрел на Арсения, и… на миг их глаза встретились. Арсения будто что-то кольнуло.

Возможно, этот взгляд дал какой-то толчок, а, может, не имел к этому отношения, но Арсений отчетливо вспомнил множество мелочей, которые теперь действительно выглядели по-иному. И это его не шокировало, сейчас это показалось естественным. Таким же естественным, как и то, что раньше Арсений этого не замечал.

И первый звонок Гены на домашний телефон Арсения, хотя прежде он не только не звонил, вообще не знал номера. И реакция Леры — ее вопрос о звонившем, не совсем обычное поведение. И звонки Гены с целью выяснить, где сейчас находится Арсений и что поделывает. И необъяснимое чувство вины в глазах Леры, отсутствие с ее стороны претензий, когда Арсений задерживался. Ее странная истерика, словно она не могла себя за что-то простить. И даже совет Гены уехать из столицы в деревню хотя бы на несколько дней. Все это стало выглядеть по-новому. Как частички мозаики, все это мгновенно сложилось в общую картину, а последним фрагментом, будто авторская роспись на вымученном шедевре, стал эпизод у дома Юры, где Гена обнимал Леру.

Арсений застонал. Вспыхнула головная боль, будто вызванная смехом Черного Пальто. Сейчас Арсений показался себе слепцом, наивным и рычащим в темноту.

Но сильнее была боль внутри, а где-то под ней появлялась злоба. Арсению стало не до Черного Пальто, не до того, почему еще в детстве пересеклись их пути. Сознание переполнила такая ревность, что казалось можно задохнуться. Чтобы этого не случилось, Арсений вышел из дома, едва удержался на крыльце, опустился на колени. Позади все еще слышался смех Черного Пальто.

Арсений невидяще осмотрелся и решил, что человек, которого, он заметил в пятиэтажке, никто иной, как Гена. Неважно, как Гена попал сюда, и что он здесь делает. Главное — он здесь. И с него можно за все спросить.

Нужно лишь войти в этот пятиэтажный дом и найти подонка.

Дверь подъезда распахнулась со скрипом, и вслед за этим, как по сигналу исчезла мертвая тишина. Где-то в доме, в одной из квартир, послышались звуки вечеринки — громкие голоса, музыка, смех, визги. Только что, пока Арсений находился снаружи, ничего слышно не было, и вот словно кто-то включил озвучивание.

Арсений, по-прежнему в состоянии аффекта из-за ревности и внутренней боли, неуклюже поднялся по ступенькам к квартире первого этажа. Квартира на площадке была одна, а входная дверь в ней отсутствовала. Внутри было темно и пусто. Вечеринка была выше. Здесь пахло давно не убранным подъездом: застарелой мочой и пыльными подоконниками.

Когда Арсений поднимался на второй этаж, он выглянул из окошка на площадке между этажами. И увидел то, что ожидал. Рядом с пятиэтажкой был частный дом, с виду ухоженный и добротный, за ним — кустарник, где виднелась злополучная стена, еще дальше — деревья. Можно было подумать, что все в реальности так и существует, а, стоя по другую сторону стены, можно увидеть эту пятиэтажку.

Арсений пошел дальше, людской гомон и звяканье бокалов усилились. В следующей квартире тоже не было двери. На площадке он остановился, медленно повернул голову.

Масса людей в деловой одежде, мужчины и женщины, молодежь и зрелого возраста, расхаживали с бокалами в руках, смеялись, трепали друг друга за плечи, обнимались, прикладывались губами к чужим щекам, разводили руками, щелкали пальцами. Они двигались вразнобой, неорганизованно, такой миленький, естественный хаос корпоративной вечеринки. И в то же время все казалось противоестественно организованным, отлаженным, словно квартиру занимал единый организм или некая биотехническая система.

Арсений решил, что здесь, среди этих людей, находится Гена. Еще бы — этот тип любил шумные тусовки, где можно выпить, потрындеть вдоволь и показать себя во всем блеске. Это была его родная стихия, и, значит, этот подонок здесь, надо лишь найти его.

Арсений шагнул к порогу квартиры и… заметил свою мать. Вернее ту женщину, которую видел в деревне на огороде.

Она была такой же, как в тот раз — избитая: с распухшими губами, посиневшей кожей лица, с глазами-щелками, вся в крови. И она ковыляла, как человек с травмой ноги. Она пыталась протиснуться к выходу, а вокруг сновали люди, улыбчивые и успешные, ими была набита квартира, но они не обращали внимания на несчастную, умирающую женщину, невесть как оказавшуюся в их компании. Казалось, они вообще ее не видели. Иначе ее вид, даже не вызови он у них жалость и готовность помочь, хотя бы отталкивал, порождая брезгливость.