Владимир Ильин - Мне тебя так не хватает!

И что теперь?

Пустота. Мрачное безмолвие, в котором нет ни цели, ни смысла.

– Как тут дела, ребята? – послышался позади Оли чей-то знакомый голос. – Эта женщина будет жить?

Это был не кто иной, как Гордон Борисович. Но на Олю он даже не глядел. Словно она перестала для него существовать!

А в довершение всего он взял и прошел сквозь нее!

Последняя точка в страшном приговоре.

– А вы кем ей приходитесь? – мрачно поинтересовался врач, которому Оля пыталась дать пощечину. – Муж? Или брат?

– Нет-нет, я из Агентства вирт-клонирования, – объяснил Гордон Борисович. – Кстати, это я вас вызвал сюда… А это наша клиентка.

Естественно, он имел в виду не Олю, а лежавшую на полу.

– Бывшая, – уточнил врач, стягивая с рук прозрачные перчатки. – Бывшая клиентка… Теперь можете смело выключать свой агрегат. Пока это ваше творение нас всех не затюкало. Вы не смотрите, что она застыла, как ледяной водой облитая. Поначалу-то она тигрицей на нас кидалась, пока я не разъяснил ей популярно, кто из нас – настоящий, а кто – обман зрения…

Один из его напарников не спеша собирал в чемоданчик разбросанные по полу инструменты и приборы. Другой казенным голосом бубнил в диктофон:

– … в результате инфаркта миокарда в пятнадцать часов тридцать две минуты. Тело эвакуируется группой номер три сто девяносто пятого отделения "Скорой помощи", старший группы – инфирмьер Болсунов…

Гордон Борисович, наконец, оглянулся на Олю, и их взгляды встретились.

– У вас… у твоей мамы были другие родственники? – спросил он, перейдя на "ты".

Всё правильно: она же – не живая, а разве с нелюдями церемонятся?

Оля молча покачала головой.

– Что ж, тогда – извини, – отвел свой взгляд он, – но я вынужден это сделать… В условиях договора есть соответствующий пункт…

– Валяйте, – пожала плечами Оля. – Мне все равно… теперь…

– А ты… – он замялся. – Ты не хочешь знать, как ты… как с тобой это произошло?..

– Какая разница? – скривилась Оля. – Возможно, попала под машину. Или утонула. Или наелась ядовитых грибов…

Гордон Борисович судорожно дернул щекой, словно сгоняя невидимого комара. Потом достал из внутреннего кармана плоский пульт со множеством кнопок.

В глаза Оле бросилась большая красная кнопка с надписью "POWER OFF".

Однако Гордон Борисович почему-то не спешил нажимать ее.

– Нет, Оля, – сказал печально он. – На самом деле ты покончила с собой.

– Не может быть! – потрясенно прошептала Оля.

– Почему же? – усмехнулся Гордон Борисович. – Три года подряд ты сидела на игле, и тебя периодически ломало до потери сознания. Мама пыталась вылечить тебя от этой заразы, но безуспешно. Однажды она сказала, что у нее нет денег даже на пол-дозы дряни для тебя. Тогда ты наглоталась снотворного и открыла на кухне кран газовой плиты…

Словно в поисках поддержки, Оля бросила взгляд на мать. Но мама уже не могла ни подтвердить, ни опровергнуть те чудовищные утверждения, которые только что слетели с губ Гордона Борисовича. Застывшие, заострившиеся черты ее лица успели приобрести синевато-пепельный оттенок.

– Выключите меня, Гордон Борисович! – попросила Оля, не сводя взгляда с матери. – Пожалуйста!.. И никогда больше не включайте меня!.. Слышите? Никогда!..

– Прощай, Оля, – сказал он. – Жаль, что так вышло… Ты ведь была нашим лучшим результатом – почти стопроцентная достоверность…

И вдруг Оля поняла, что она забыла сделать.

– Подождите! – крикнула она так, что все присутствующие вздрогнули от неожиданности. – Всего пару секунд!..

Она присела рядом с телом матери и попыталась погладить сведенную предсмертной судорогой щеку.

– Прости меня, мамочка! – сказала она. – Я не знала правды, но я все равно виновата перед тобой… Дело ведь вовсе не в том, что я считала себя живой, а тебя – пучком электронов. Просто я всегда относилась к тебе так, будто не ты меня создала, а я – тебя… А теперь поняла: неважно, кто мы – люди или их копии. Главное – чтобы мы жили друг для друга, а не использовали других в своих шкурных целях…

– Извините, Гордон Борисович, – в наступившей тишине сказал Болсунов, – но нам пора…

Оля отвернулась к окну, за которым сгущались зимние сумерки и вкусно хрустел снег под ногами прохожих.

– Я готова, – сообщила она. – Вырубайте питание, Гордон Борисович!

– Нет! – послышался вдруг чей-то слабый, едва слышный голос.

"Неотложники" вздрогнули и впились взглядами в женщину, лежавшую на полу.

Глаза у нее уже были открыты, а лицо постепенно наливалось румянцем.

– Не смейте убивать мою Оленьку! – сказала она стремительно набирающим силу голосом. – Я все равно люблю ее! Такую, как есть!.. И мы с ней не сможем жить друг без друга!..

Оля первой догадалась, что произошло.

– Спасибо, Гордон Борисович, – сказала она.

А потом ее обняли теплые руки матери.