Алексей Березин - Джинн и отец Василий

Отцу Василию стало не по себе. Он покосился на беса. По виду того нельзя было заподозрить, что он замышляет что-то недоброе, и это еще усилило опасения отца Василия. Он взглянул вниз и сердце его дрогнуло.

«Скажу: не искушай, сатана, Господа Бога! Так и скажу», — решил отец Василий.

Ковер все поднимался и поднимался, и даже речка внизу наконец превратилась в тонкую серую нить, а деревеньку и вовсе не стало видно. Отец Василий наконец осмелился взглянуть вверх, туда, куда ковер поднимался, и увидел прямо над собою — рукой подать! — мохнатый край облака. Он слабо вскрикнул.

Джинн шевельнулся, щелкнул пальцами, и ковер, повинуясь его знаку, плавно развернулся, чтобы обойти облако слева.

— В облаках сыро, о господин, — крикнул он. — Не хочу, чтобы ты промок.

Отец Василий ничего не ответил. Он с ужасом и благоговением смотрел на облако, медленно проплывавшее мимо них. Сейчас они поднимутся над ним, и увидят ангелов, резвящихся на облаке…

Но сверху облако оказалось таким же лохматым и пустым, как и снизу. Как ни всматривался отец Василий, никаких признаков ангелов и праведных душ ему обнаружить не удалось.

Теперь землю было видно лишь местами — обзор заслоняли облака, ослепительно белые в лучах солнца, похожие на клочья ваты и совершенно пустынные. Отец Василий опять взглянул вверх. Небо утратило свою голубизну, там, над его головой оно было синим, пронзительно синим и напомнило отцу Василию море — которого он, правда, никогда не видал, но о котором зато много слышал. Море было над его головою, то самое море, воды которого временами выпадали каплями на его грешную голову там, внизу, на земле. Удивительно было видеть этот безбрежный и гладкий небесный океан, готовый пролиться в любую секунду — и все же не проливающийся.

Ковер опять развернулся, и солнце ударило в глаза отцу Василию, ослепив его. Он отвернулся.

— Смотри, господин, — крикнул джинн, обводя рукой расстилавшееся внизу под ними рваное покрывало облаков.

Это было излишне. Отец Василий и так с любопытством разглядывал все вокруг. Он уже немного осмелел, и хотя руки его все еще крепко держали край ковра, он то и дело крутил головой, разглядывая то одно облако, то другое, а то пытаясь различить какие-то детали ландшафта в прорехах между облаков.

— Здесь холодно, — прокричал джинн отцу Василию. — Я защитил нас особым заклятьем, иначе мы могли бы замерзнуть насмерть.

Отец Василий обернулся к нему.

— Опять врешь, бес?

Джинн не ответил, только помотал головой. Было заметно, что он обижен.

— Что? — усмехнулся в бороду отец Василий. — Погляди-ка, бес, как солнце-то близко. Небось, тут еще и теплее, чем внизу.

Джинн раскрыл было рот, но тут же снова закрыл его. Отец Василий почувствовал удовлетворение. Сатанинское отродье оказалось загнано в ловушку собственной лжи.

Некоторое время оба молчали. Отец Василий крутил головой по сторонам — правда, самое интересное зрелище развертывалось прямо внизу, под ним. Земля, напоминавшая сначала плоский блин, теперь выглядела, как глубокая тарелка, по стенкам которой кто-то размазал ложкой земли и моря. Отца Василия заворожило иссиня-черное пятно, по краю которого были рассыпаны несколько желтых и зеленых крошек — он понял, что это не виданное им до сих пор море, а крошки — острова, самые настоящие, покрытые лесами и горами острова. Ему вдруг пришло в голову, что отсюда он не сможет разглядеть не только свой храм или деревню, но даже и самый крупный город будет для него невзрачной точкой, а самая большая гора будет выглядеть не более детского куличика из грязи. А люди… Нет, положительно, разглядеть отсюда людей было немыслимо. С такой высоты обзора человеческая суета казалась бессмысленной и смешной.

Земля все уменьшалась и уменьшалась в размерах. Облака — точнее, даже уже не отдельные облака, а невнятная облачная дымка, тут и там закрученная в спирали, в которой невозможно было различить одно отдельное облако — напоминали тополиный пух, кружащийся в легком ветерке по земле. Небо над их головами стало из синего почти черным, и на нем проступили явственно видимые звезды. Над горизонтом отец Василий заметил огромный и бледный лунный серп.

Земля расстилалась под ним, огромная, невероятно огромная и наделенная какой-то завораживающей и жуткой красотой.

— Мы достигли предела, о господин, — сухо сообщил джинн. Отец Василий заметил, что ковер замедляет движение. — Дальше подниматься я не могу.

— Это почему еще? — осведомился отец Василий.

— Воздуха мало, — ответил джинн. — Волшебство волшебством, а для полета ковру нужен воздух. Здесь же его уже почти совсем нет. Впрочем, повелитель, я исполнил твое повеление — мы поднялись выше самых высоких облаков.

Это была правда. Отец Василий так увлекся, разглядывая расстилавшийся внизу пейзаж, что совсем позабыл о цели, ради которой они предприняли столь невероятное путешествие. И сейчас он вдруг с ужасом понял, что джинн оказался прав.

Он был на вершине мира. И он был здесь совершенно один. До сего дня он частенько, глядя снизу на облака, пролетающие над его головою, думал о чудесных садах, произрастающих прямо на их розовато-голубых спинах. Но увы, садов там не оказалось.

Ему грезились белоснежные крылья за спинами ангелов с сияющими, счастливыми лицами — но здесь не было ни единого, даже самого завалящего, ангела. Обещанные ему небеса оказались совершенно пустынными, а от вида, открывавшегося отсюда, замирало сердце, и отец Василий не знал, что этому способствовало в большей степени — восхищение или ужас.

— Но… где же… — прошептал отец Василий.

— Его нет, мой господин, — ответил джинн на его невысказанный вопрос, склоняя голову. — Увы, его нет.

— Но бог… Он должен быть! Он не может не быть!

Джинн промолчал.

Отец Василий не отрываясь смотрел вниз.

Там, внизу, далеко под ним, копошились маленькие, невидимые его глазу людишки, строили свои мелкие планы, ссорились, мирились, рождались и умирали, влюблялись, ненавидели, стряпали еду, пели песни, возносили молитвы… У козявок — у каждой жалкой козявки на этой земле — были свои планы, свои заботы, свои надежды. Самые разные надежды. И каждая козявка, поднимая лицо к небу, просила у своего небесного покровителя быть к ней, к козявке, благосклонным.

И все это — впустую.

С небес взирал на козявок один лишь отец Василий, с ужасом осознающий пустоту, зияющую пустоту в самом сердце мироздания.

Люди, жалкие, ничтожные людишки были одиноки, абсолютно одиноки, невероятно одиноки. Никто не внимает их молитвам. Никто не отзывается на их просьбы. Никто не помогает им в беде. Никто не наставляет их на верный путь. Никто не наказывает их за грехи.