Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом

— Что с вами, Константин Михайлович?! — невольно вырвалось у меня при виде майора, входящего ко мне в кабинет в сопровождении Паскевича.

Лицо майора было расцарапано в двух местах, а под левым глазом, почти заплывшим, красовался огромный лиловый синяк.

— Мне надо было воспользоваться вашим предложением. Я плохо разбираюсь в этих тропинках по берегу озера, свернул не на ту и в темноте напоролся глазом на сук дерева!

— Еще счастливо отделался, Костя!

Паскевич, я заметил это уже давно, после нескольких часов знакомства всем говорил «ты» и называл по имени.

— Потом зайдем ко мне, я тебе сделаю примочку.

Я внимательно посмотрел на Сашку. Может быть, от того, что я его видел каждый день, от меня ускользали те изменения, о которых говорила Катя.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я? — удивился Паскевич. — Нормально! А что?

— Да так, ничего.

Он протянул мне папку со сценарием и, усевшись поудобнее в кресло напротив, стал ждать. Я углубился в чтение.

— Не слишком ли? — я возвратил папку Паскевичу и вопросительно посмотрел на майора.

— Все нормально, — успокоил он меня, — я бы только поместил «инспектора» пока на бывшую базу университета. Интересно, кого же пришлют? Если Голубева — это правая рука Покровского. С ним нужно быть предельно внимательными и осторожными. Это хитрая лиса. Любит прикидываться дурачком, на самом же деле, крайне собран и внимателен.

— У него есть какие-нибудь слабости, особенности?

— Любит выпить. Но знает свою слабость и по-этому воздерживается. Если же выпьет достаточно, то потом теряет контроль и пьет до полного опьянения. Но, я думаю, что, в данной ситуации он не притронется к бутылке.

— Еще что?

— Ну, неравнодушен к красивым женщинам. Но, это все такие, кто к ним равнодушен? — майор засмеялся. — Да! Тщеславен. Переживает, что не стал генералом. Это тоже не характерно. Все военные такие.

— Разве сейчас это имеет какое-то значение?

— Для армейских это всегда имеет значение. Тем более, что там еще не поняли всей глубины нашей катастрофы. Покровский носится с идеей восстановления государства, армии. У него даже по этому поводу есть теория, которую он называет теорией опережения развития.

— Опережения чего?

— Других стран. Покровский говорит, что те страны, которые раньше других смогут восстановить армию, будут диктовать свою волю всему миру.

— Серьезно?

— В том-то и дело, что — да! И надо сказать, что поначалу его идеи увлекли многих офицеров. Это еще тогда, когда размеры катастрофы не были ясны. Теперь же над ним посмеиваются.

— А как Голубев?

— Кто его знает? Он редко бывает откровенен. Мне кажется, что его больше всего волнует личное благополучие. Сегодняшнее положение его вполне устраивает. Что будет завтра — не знаю.

— Так вы говорите, что он крайне подозрителен?

— Я этого не говорил, но это так.

— В таком случае вот что! В сценарии можно оставить все почти без изменений, но надо все сделать так чтобы у Голубева сложилось впечатление, будто мы скрываем свои истинные силы, стараемся показать, что мы слабее, чем на самом деле. Вы меня понимаете?

— Вполне. Мысль ясна, а детали додумаем сами.

— Но это надо сделать достаточно тонко.

— Само собой. Только вот что.. — майор заколебался.

— Вы хотите что-то возразить? Пожалуйста.

— Дело в том, что, получив такую информацию, Покровский сделает все, чтобы усилиться.

— Это входит в мои планы.

— Не совсем понимаю.

— Во-первых, мы выиграем время.

— Вы хотите сказать, оттянем. Но потом?

— Я все понял, — Паскевич снял очки и протер их стекла.

Это был явный признак, что сейчас он произнесет речь.

— Усиливаясь в военном отношении, Покровский, — Паскевич поднялся и прошелся по кабинету, — вынужден будет ослабить хозяйственную деятельность, которая, как я понял, и так находится в плачевном состоянии. Солдат надо кормить. Не так ли? Следовательно, усилятся поборы с крепостных хозяйств. Это, в свою очередь, вызовет еще больший распад в хозяйстве, что неизбежно приведет к недовольству в самой армии. Учитывая малые размеры системы, это недовольство разовьется в ближайшее время. Я правильно тебя понял?

— Абсолютно. И теперь, поскольку границ не существует, люди будут бежать к нам. Таким образом, пытаясь усилиться, Покровский будет усиливать нас. Причем, я думаю, процесс этот будет идти с ускорением. Если генерал сообразит, в чем дело, то вынужден будет перейти к демократической системе. И, как говорится, на здоровье. Он тогда не будет нам ничем угрожать, и мы с ним станем мирными соседями. Если же нет — то эта организация скоро развалится.

— Теперь мне все ясно! — майор вытащил сигареты в вопросительно посмотрел на меня.

— Курите, — я достал трубку и стал набивать ее.

— При таком положении, — майор протянул мне зажженную спичку, — мы, в любом случае, избегаем вооруженного конфликта.

— Могут быть случайности. Это надо учитывать. У него должна сложиться твердая уверенность в нашем миролюбии, что полностью соответствует истине. Иначе на нас могут напасть просто из-за страха, рассчитывая на преимущество неожиданного удара.

Майор сделал еще две глубокие затяжки и затушил окурок.

— Многое зависит от окружения Покровского.

— Что оно собой представляет?

— Разные люди. Есть такие, вроде меня, а есть и те, которым все «до лампочки». Лишь бы им было хорошо. Они дорожат теми преимуществами и благами, которыми сейчас располагают.

— Что за блага?

— Питание, обслуживание.

— Ваша жена что-то такое говорила. Домработница, что-ли?

— И не одна. Молодых девушек объявляют мобилизованными для работы в штабе. На самом же деле их используют для обслуживания старших офицеров и их семей. Начиная с полковника все содержат целый штат слуг. Ну, конечно, питание. Солдаты и младшие офицеры едят в основном кашу и консервы. По праздникам дают мясо. Все «деликатесы» поступают на стол высшего командного состава. Это, конечно, не афишируется, но все знают. Пожалуй, ничто так не вызывает недовольства, как этот прискорбный факт. У вас, я тут уже насмотрелся, все питаются одинаково. Разве что мужчинам перепадает больше. Но это и понятно! Они выполняют основную физическую работу. И, вообще, отношения между людьми другие, доброжелательные. Непривычно, но, скажу откровенно, приятно видеть.

— Значит, вам у нас нравится? — Сашка подошел сзади к сидящему в кресле майору и положил ему руки на плечи.

— Конечно, Александр Иванович! Я вот думаю, много ли надо человеку, чтобы чувствовать себя счастливым? Немного любви, уважения, доброжелательности…

— И, в первую очередь, чтобы человек не чувствовал над собой власть другого человека.