Алексей Грушевский - Игра в Тарот

— Сколько, сколько осталось гореть запалу? — думал Николай, соображая, куда кидать бомбу, и тут на него ринулась целая армия деревянных кукол.

Встав на четвереньки, они, с жутким воем и лаем, бешено носились вокруг границы очерченной светом горящего фитиля, не в силах её переступить. Скоро вокруг Николая крутился настоящий вихрь из беснующихся буратин. И этот вихрь постепенно сжимался, подступая к Николаю всё ближе и ближе. Поднятая, скачущими марионетками, настоящая буря из пыли, грязи и рваных облаков тумана, всё ближе и ближе придвигалась к Николаю, поглощая свет от искры тлеющего запала. В какой-то момент этот круглый фронт вокруг Николая в одном месте сломался, и он увидел, как на него сквозь тучи зависшей грязи ринулись, стаей бешеных псов, вставшие на четвереньки буратины.

Инстинктивно Николай бросил бомбу им навстречу. Взрыв оглушил его. Он и подумать не мог, что в его бомбе заключена такая неистовая сила. Этот взрыв потряс майдан-балаган. Взрывная волна, легко, играючи, смёла и разбросала поток прыгнувших на него буратин, и, не встречая преград, широким фронтом пошла вглубь майдана, как пену, сдувая липкий туман и разбивая бесчисленные банки. Даже гигантское колесо фортуны, казалось, слегка накренилось, и от её перекосившихся колец раздался протяжным стоном мерзкий скрип, а огромный, мелко дрожащий, пузырь, едва с него не слетел. Всю эту картину разрушений Николай видел как в замедленном кино, когда несомый взрывной волной, под оглушительный аккомпанемент с громким чпоком лопающихся всё новых и новых банок, летел куда-то прочь от майдана.

Падение было ужасным. Пока Николай, еле барахтаясь, пытаясь встать, он ощутил, как его захлестнула волна какой-то шипящей обжигающей жидкости. Когда он кое-как взгромоздился на четвереньки, то обнаружил себя стоящим на краю какого-то провала, среди льющихся туда потоков дымящегося раствора выплеснувшегося из бесчисленных разбившихся банок. Эта бурлящая река несла с собой в бездну, в облаках шипящих брызг, бешено корчащихся уродцев.

— Сколько же я разбил банок? — ошарашено подумал Николай, ощущая, как его смывает к краю обрыва этот бурный поток.

Палка каким-то чудом была всё ещё у него в руке. Он с трудом встал, выставил её вперёд, и опёрся на неё, еле-еле сопротивляясь мощному течению, несколько раз отбивая ногой в сторону тушки, несшихся прямо на него, на глазах сдувающихся, уродцев. Скоро ток стал слабеть. Мимо Николая проплыл последний, еле ворочающейся, уродец, сдувшейся уже настолько, что казался каким-то рачком.

Николай, было, вздохнул с облегчением, соображая, куда теперь ему податься, как его оглушил и пробрал до костей жуткий рёв бесчисленных буратин.

Видно отойдя от шока вызванного взрывом, все буратины майдана-балагана собрались вместе и огромной, страшно воющей стаей, встав на четвереньки, неслись на него. Прижатый к краю обрыва Николай, похоже, был обречён. Не куда было бежать. Но, да и если бы и было бы куда — озлобленные буратины, особенно на четвереньках, двигались значительно быстрее его. Потому, он с ужасом понимал — секунда, другая — и эти злобные куклы просто забьют и затопчут его.

Николай уже видел, как эти бешеные твари, огромным, угрожающе трещащим, облаком, зависли в своём последним прыжке прямо над ним, когда он, в ужасе оступившись, кубарем покатится вниз, в бездну провала, туда, куда только что смыло бесчисленных уродцев.

Николая трясло и швыряло, не то о какие-то кочки, не то камни. В калейдоскопе вращения, ему виделось, что вместе с ним по покатому склону катится и кувыркается множество буратин. Наконец его вынесло на дно провала. Не веря, что он ещё живой, Николай поднялся на ноги. Огляделся. Он стоял на краю озера, куда стекла жидкость из банок. Вдоль береговой линии шебуршились кучки, теперь совсем мелких, уродцев, быстро расползающихся и ныряющих воду. Было ощущение, что только что выловленные и сваленные на берег раки в испуге пятятся назад, стремясь поскорее спастись, юркнув обратно в родную среду обитания.

Со склона вниз к берегу озера неслась лавина всё новых и новых буратин, так что на месте тающих куч из сдувшихся уродцев, быстро росли бесформенные поленицы живых, тяжко скрипящих, деревяшек. Николай бросился бежать прочь от воды, подальше от того места, куда выносило всё новых и новых марионеток.

От озера шла широкая тропа. В свете, какой-то странной, ядовито-фиолетовой Луны она резко выделялась на фоне обычной земли и, как показалось Николаю, являлась прямым продолжением лунной дорожки дрожащей на поверхности озера. Эта серебристая тропа тянулась прямо к Луне, обрываясь где-то вдали, нырнув за гребень поросшего лесом холма, так что если бы где-то там, далеко-далеко, линия небосвода сходилась с землёй, то по ней, наверное, можно было бы дойти до самого ночного светила.

Луна висела ровно посередине двух огромных тёмных башен, вставших на пути, как безмолвные стражи, обозначавшие собой линию какой-то границы. Николай почему-то остановился перед ними, словно, чтобы переступить протянувшуюся между ними невидимую черту требовалось невероятное, невозможное усилие.

Он оглянулся. Уже достаточно буратин выбралось из беспорядочно шевелящихся полениц. Всё также на четвереньках, пригнув свои головы к земле, они медленно двигались, страшно напрягаясь, и оттого жутко выгибали свои спины, так что составляющие их деревянные кольца, казалось, вставали дыбом. Было видно, они жутко боялись чего-то того, что было за спиной у Николая. Но, преодолевая страх, они медленно, упорно и неуклонно, ползли по направлению к нему. Неукротимая решимость расправиться с ним двигала их вперёд. Николая охватил страх, при виде этой жаждущей расправы над ним пылающей ненавистью деревянной биомассы. В забытье он сделал несколько шагов назад, отступая от этой приблизившейся к нему вплотную угрозы, и оказался между башен, сам того не желая, перейдя невидимую черту между ними.

Как только это случилось, буратины разом прекратили его преследование, сели и, вытянув морды по направлению к зависшей над башнями Луне, протяжно и жалобно заскрипели, породив невообразимо тоскливый вой. Стало ясно, что ходячие деревяшкам был заказан путь в эту часть парка, и Николай, радуясь, что они оставили его в покое, быстро, насколько это было возможным после множества случившихся с ним за последнее время ударов, падений и травм, зашагал по лунной дорожке.

Сумасшествие и руины разорённого взрывом его бомбы балагана осталось где-то далеко позади. Эта часть парка сохранила свою первозданность, толпы всё вытаптывающих посетителей, казалось, совсем не коснулись её. Не было даже намёка на павильоны, или другие строения. Пустая дорожка, освещаемая мягким светом Луны, струилась и струилась мимо неровных теней не то огромных деревьев, не то неведомых спящих великанов. Было удивительно тихо. После оглушающего треска марионеток, скрипа колеса, стонов и шёпота теней-посетителей, эта тишина, казалось, разлившаяся в пространстве мягким лунным светом, обволакивала Николая холодными струями легкого светящегося тумана, словно пытаясь его в себе растворить.